Сказки дедушки Матвея

Что Бурундею слова? От жадности он совсем соображать перестал. Сунулся он было еще раз, а волна — гульк! — и захлестнула нору! Бросился брат на выручку, да поздно: только пузыри вверх идут.

— Оставь! — кричали бурундуки. Поделом ему: сам себя губит, кто других не любит!

— Ну, вот и все, — закончил сказку дедушка Матвей и посмотрел Николке в лицо. — Добрая пословица не в бровь, а прямо в глаз Бурундею угодила.

— Спасибо, дедушка, — чуть слышно проговорил Николка и понуро вышел из мастерской.

В окно было видно, как он, держа подмышкой свою коробку с бабочками, пересек улицу, направляясь к дому своего дружка Кости.

Маленькая ябеда

ойдя в избу, Николка прежде всего посмотрел на дедушку Матвея. Но тот как читал книгу, так и головы не поднял. Николка бочком, чтобы не привлечь внимание деда, подошел к бабушке Василисе. Она сидела у стола, вязала чулок, вполголоса считая петли.

— Бабушка-аа! — громко зашептал Николка и украдкой покосился на деда, — Сергей подбивал меня в банку с вареньем залезть, только я отказался.

— Что отказался — хорошо, — неожиданно, к полному замешательству Николки, сказал дедушка. — Но спроси-ка его, Василиса Андреевна, что сам доносчик-то напроказил.

У Николки от строгого взгляда бабушки прошлись по спине мурашки.

— Я… я ничего… я… нечаянно.

— Так это ты мой фикус сломал?

Глаза бабушки Василисы забегали по избе: что бы такое придумать в наказание внуку.

Дед снял очки, отодвинул от себя книгу.

— Ладно, мать, прости уж его; парень-то повинился. Я лучше ему сказку скажу.

В груди у Николки похолодело. Уж больно необычные у деда сказки: рассказывает — слушать охота, а кончит — раздумье берет.

А дедушка, словно ничего не замечая, начал свой рассказ.

Не за тридевять земель, не в тридесятом царстве, а у нас в избе жил и поживает себе на здоровье кот Мурлыка. А в чулане, под ларем, жила, но больше не живет, серая Мышка.

Как-то раз в марте пошел Мурлыка в Гореловский лес к Лисе Патрикеевне в гости, да припозднился. Домой возвращался уже на рассвете. И чтобы сократить дорогу, пошел напрямик через Круглый луг. Как дошел до старой ветлы, что посредине луга стоит, слышит: кто-то в дупле завозился.

«Ах, кстати добыча подвернулась! — подумал Мурлыка. — Сегодня как раз именины у Марфы Котафеевны, вот и принесу ей подарочек».

Крадется Мурлыка вверх по стволу — дыхнуть боится. Добрался до дупла, заглянул внутрь — и шерсть на спине дыбом встала. Такое страшилище! Сидит. Нахохлилось. Ушастое. Глазастое. Носастое. Вылупило страшилище желтые глазища, и когтями — ца-арап Мурлыку через весь лоб.

Шмякнулся Мурлыка о землю. Подхватился. Бежит домой, ног под собой не чует. А Сова из дупла:

— Хо-хо-хо! Ай да кот! Ай да Мурлыка!..

Лежит Мурлыка на горячих кирпичах на печке, стонет. Лапы горят: когда падал, отшиб. Все еще кровь из царапин сочится. Лежит, Сову клянет: всю красоту его изуродовала, как теперь с такой мордой на именины идти? И слышит: зовет со двора его кто-то:

— Мур-рр-лыка! Мур-рр-лыка-ааа!

«Кого еще там принесло не вовремя!» — зачесал Мурлыка на царапинах шерсть, чтобы не так заметно было, вышел. За погребицей — Марфа Котафеевна. Спинку колесом выгнула, хвост свечкой подняла: дожидается.

— Ой, долго ты как, Мурлышка, заморозил совсем. Как здоровье-то?

— Да что — здоровье! До сих пор в боку стреляет.

— А я уж думала, и в живых тебя нет. Сорока таких ужасов нарассказывала!

— Ох, уж эта мне Сорока! Доберусь — полхвоста выдеру!

— А изукрасила Сова тебя здорово! И надо же было связываться…

— Для тебя же старался, Марфа Котафеевна. Подарок хотелось получше подобрать, а теперь и не знаю, что и придумать. Правда, есть одна Мышь на примете. Вот уже год, как в чулане живет. Одна-разъединая на весь дом осталась. Только вот беда — слово ей дал не трогать. Больно уж Мышь-то на редкость полезная. Чуть сестра иль подруга появятся — прибежит и на ушко мне: там-то и там-то сидит. Очень полезная Мышь.

— Да ты мне, Мурлыка Котович, и без подарка мил.

— Без подарка нельзя. Я или у бабушки Василисы сала кусок стащу, или, уж на худой конец, куренка придушу. А кто еще на именины придет?

— Со всей улицы кошки и коты соберутся. В полночь — концерт у меня на крыше, а после — гулянье до утра по селу. Но смотри же, приходи. Без тебя и концерт неважный получится. Ты же столько весенних романсов знаешь!

Долго еще разговаривали Мурлыка и Марфа, а все это время за дверью погребицы серая Мышка, затаившись, сидела и весь разговор от слова до слова подслушала.

Роется в мякине, редкие зернышки выбирает, а сама думает:

«Ох, что же теперь будет? А вдруг узнает Мурлыка, что я ларь с пшеном проточила! И на заслуги мои не посмотрит! Съест! А что, если соседку Мышь заманить в пшено да и выдать Мурлыке? А вдруг заманить не удастся? А вдруг Мурлыке мало покажется? И он заодно и меня?.. Бр-р-р, стрррашно!».

И — выскочила вдруг Мышь из мякины, потанцевала на крышке погреба. Подпрыгнула раз пять. Пискнула раз десять. О, радость! Радость! Радость! Придумала! Придумала!