Марья много думала. В мыслях был только он. Что могло произойти? Что изменило его отношение к ней? Почему он не может написать? Что… Как… Она уже не могла соображать, поэтому, вернувшись домой после работы, выбрала в холодильнике бутылку «Матуа», у которого отвинчивалась крышка, чтобы танцев со штопором не требовалось, и выпила половину бутылки из горла почти залпом. Она слушала The National и их альбом Trouble will find me. Мэтт Бернингер пел про «то место, где всё поскользнулось». Марья же чувствовала, что её таймер запутался в часах, а теперь начал убывать со скоростью света. Она ещё не знала, почему, всё так произошло, но уже знала, что это конец. Поняв, осознав это, она горько зарыдала. Она опять поверила, доверилась, не стала ждать, а прыгнула в свои чувства так, словно в них не было лимита. Она опять совершила всё ту же ошибку, на которой не может научиться, наступила на любимые грабли. Облажалась.
Романов оказался обычным мудаком, который, как всегда, сбежал от её сильных чувств, как только осознал их глубину. Допивая бутылку вина и изрядно опьянев, Марья строго решила больше не вести переговоров с предателем, отправила его в мьют, затем в архив. Она же не дурочка, чтобы блокировать.
Прошло три дня, как она решила быть стойкой. Её ломало словно героинового наркомана, она ни с кем не говорила лично, пассивно-агрессивно отвечала на письма и хамила по телефону, её разбитое сердце звучало громче, чем она сама. Пока в дверь не постучали.
Ожидая очередного курьера с чертежами, Марья злобно открыла дверь. Это был не курьер.
– Зачем приехал? – злость, обида и то самое разбитое сердце заставляли её голос звучать как сталь.
– Мне моя девушка три дня не отвечает.
– Передай ей привет, сочувствую.
– Она слишком упёртая, чтобы со мной говорить.
– Не могу тебе помочь, я не эксперт в отношениях.
– Марья, ты нормальная? – он категорически не понимал, что происходит.
– Я? Самая, – на этих словах она гордо и высоко подняла подбородок.
– Моя девушка – ты, – а вот эта часть казалась уверенной и убедительной.
– Не может такого быть, тебе на меня насрать.
– Выводы сделала из чего? – он выглядел уставшим, что бесило её ещё больше. То есть – а зачем тогда приехал-то?
– У тебя даже не хватило смелости мне ответить, что я больше не интересую тебя, – её голос срывался. Опять. Как полтора года назад в похожем диалоге.
– Да ну почему же?! – Романов тоже начинал злиться от своего непонимания.
– Потому что, Саша, я всё чувствую!
– Вот мне повезло!
– Я не подарок.
– Нет, ты дура.
– Если ты пришёл меня оскорблять, ты в этой квартире даже не первый, – её мучали флешбэки, уже было невыносимо.
– Дура, я тебя люблю.
На секунду она остолбенела от внезапности этих слов. Она безусловно его любила, но последний раз, когда эта фраза вылетела в отношении Марьи, звучала она как унижение, оскорбление, манипуляция. Так хотелось её услышать от Александра, но не в этой идиотской ситуации. И не в момент, когда она решила, что между ними уже ничего не выйдет.
– Тогда почему ты мне ничего не писал, – она выдохнула и собралась.
– Сообщения ты вообще проверяла?
– Нет, конечно! Ты не пишешь, значит, ты меня игнорируешь, зачем мне слушать ложь?
– А ты посмотри…
Марья недовольно и с лёгким внутренним укором открыла чат из архива. Непрочитанными значились пятьдесят восемь сообщений. В них Романов рассказывал, как на съёмках на него упал осветительный прибор, чудом фотографу удалось увернуться, но его задел кусочек. Он не хотел об этом рассказывать, пока не придут результаты всех его анализов, рентгенов и МРТ, кроме того, от стресса хотелось спать. И теперь он стоял здесь, в её квартире после того, как она вела себя как идиотка трое суток.
Марья бросилась ему на шею, долго извинялась среди многочисленных поцелуев.
– Саша, я хотела тебя кое о чем спросить.
– У тебя ещё есть какие-то сомнения? – он недоверчиво хмурился.
– Больше никаких. Возьмёшь ключи от квартиры?
Романов сдержанно усмехнулся, она снова почувствовала неладное.
– Я как раз хотел тебе отдать ключи от своей, любимая.
– Любимая – это типа я? – она глупо изучала рисунок своего красивого паркета.
– Любимая дура, да. Ты.
Василиса.
Блин, Марья, ну ты даёшь, конечно.Варвара.
Это они только со стороны так выглядят, как будто встретились – и уже не могли отлепиться друг от друга. Я-то все подробности знаю, поэтому до сих пор удивляюсь, как он её сразу не послал.Марья.
Девочки, я сама удивляюсь. Так, а что у нас на баре? Рассказчик утомился.Ольга.
Давай, налью тебе. Но, кстати, я прекрасно тебя понимаю.Айзель.
Ты-то почему? У тебя всю жизнь один мужик.Ольга
Люба.
Но ты-то прыгала в отношения с одним и тем же человеком, а тут совершенно разные персонажи.Ольга.
Любовь моя, это всё ПТСР. И когда тебе разбивают сердце, когда это сделано жестоко и «с особым цинизмом», потом на «воду дуешь».Айзель.
О! Первая поговорка за вечер.Ольга.
Не поняла.