«Сказки Долли» Книга № 9337

Мы стояли, ослепленные светом всех этих золотых и серебряных сокровищ, и множество слепых глаз со стен хищно смотрело на нас. Мне было страшно, и я чувствовала, как дрожат руки моей хозяйки, еще сильнее обнявшей меня в этом мире потерянных во времени вещей.

Наверное, прошла целая вечность, как среди этого хлама что-то шевельнулось, и мы обе вскрикнули от ужаса и неожиданности.

В одном из полуразвалившихся кресел сидел дряхлый старик с практически белыми от слепоты глазами, такой же дряхлый, как и половина всего в этой комнате. Его бесцветные глаза без зрачков, в дыму от курящейся трубки и каких-то благовоний, я была уверена, смотрели на меня.

— Сколько вы хотите за эту куклу? — неожиданно спросил старик.

— Я думала, это вы продаете старинные вещи? — не растерявшись, переспросила моя хозяйка.

— Я ничего не продаю, это мои вещи. Я здесь живу, — глухо ответил старик и склонил голову, так что его лицо и вовсе опустилось в облако дыма.

— Кукла тоже не продается. Это моя компаньонка в путешествиях. Я всегда ношу ее с собой как талисман.

— Простите, если обидел вас. Просто у меня есть старый плюшевый мишка, я хотел приобрести куклу ему в друзья. По-моему, он заскучал за последние сто лет в моей компании и среди этого хлама.

И старик встал из своего кресла. Тут случилось еще одно чудо! Оказалось, что он не такой уж дряхлый и старый. За седыми длинными волосами и этим дымом скрывались широкие плечи и плотная фигура. Он был похож скорее на мрачного хозяина подземелья.

Слово «старик» более не вязалось с сильной и коренастой фигурой, которая поднялась из старого бархатного кресла и обернулась вокруг своей оси, в то время как массивные жилистые руки уже доставали из кучи какого-то тряпья огромного плюшевого мишку цвета бордо.

Это был действительно очень старый мишка; кое-где ткань на нем пообтерлась и выцвела, у него было лишь одно ухо. Но жабо со старинной булавкой по-прежнему смотрелось красиво и благородно, хотя кружево давно пожелтело, а часть камней выпала.

Длинные музыкальные пальцы ласково потрепали мишку за единственное ухо, мягко провели по голове, потрогали за нос. Этот странный неопределенного возраста человек с практически бесцветными глазами на миг превратился для меня в маленького скромного мальчика, милого и послушного, который любил всё красивое и доброе, любил музыку и игрушки.

Я оглянулась вокруг, и мне показалось в этот момент, что всё в комнате стало оживать. Животные со стен переглядывались и смотрели на нас с удивлением; птицы в клетках чистили оперение и готовы были вот-вот взлететь; медные кувшины и стальные ножны и лезвия заблестели словно новые; даже мебель и та покрылась свежим ворсом бархата и запахла лаком и мастикой. Зажглись свечи и вспыхнули торшеры и люстры, переливаясь радугой от хрусталя и разноцветной бахромы.

Он вновь повернулся к нам и протянул моей хозяйке своего бордового друга:

— Он русский, как и я. Я дарю его вам. Если вашей кукле нельзя поселиться в Марокко, пусть он поедет за куклой, куда она его позовет.

Так странно встретить человека, которого ты никогда не знал и сначала он показался тебе совсем чужим и недобрым, а потом всего лишь мгновение — и все оказалось совсем наоборот. И в твоей голове побежали струйки тонких, как ручеек, мыслей, журчащих и полных надежд. Случайно брошенный пристальный взгляд, способный отворить старые забытые двери, за которыми давно толпились мечты, похожие на бабочек в полуоткрытой коробке; еще мгновение — и они вырвутся радугой на дневной свет! Так могут мечтать только дети и влюбленные. Один взгляд, полный десятилетий, может быть, даже столетий. Поймет лишь тот, кто однажды приоткрывал коробку, полную бабочек.

Хозяйка молча взяла мишку в руки. На удивление он оказался очень легким, почти воздушным, в нем зашелестели сухие опилки и ветошь. Это был удивительный подарок, это был сказочный момент. Она хотела ему что-то сказать, даже хотела улыбнуться и прильнуть, и вся ее тонкая фигура потянулась в поцелуе к незнакомцу.

— Прощайте, — сказал старик, и медленно, словно кадры в старинном кинопроекторе, стал отворачиваться и уходить в темноту. Шаг за шагом с ним стали гаснуть свечи, которые уже превратились в огарки, люстры и торшеры лампочка за лампочкой тухли с его отдалением, все покрывалось тенью и мхом, погружалось в дым и в ночь, которая встретила нас у порога этого жилища на самом деле всего лишь несколько минут назад.

— До свидания, — сказала моя хозяйка странному русскому старику, ценителю и хранителю антикварных вещей, и дверь за нами закрылась, оставив ее вот так на цыпочках, словно подпрыгнувшую в легком танце бабочки, держащую старую итальянскую куклу и огромного русского мишку цвета бордо.