«Сказки Долли» Книга № 9337

Мишка так испугался, что даже не успел убежать. Так и стоял. И страшно, аж зуб на зуб не попадает! Одно ясно: животное его само напугалось. И вот еще что: с того момента почувствовал он странное, внутри щекотка появилась, ну словно бежишь по лесу, а травка щекочет пузо, смешно становится. Так и здесь, только не пузо, а нутро; любопытство появилось в мишке. И решил он повременить место жительства менять, побежал быстрее на болото, побольше покушать ягод разных да завтра подождать. Пока бежал, щекотки все больше становилось, она прямо общекотала его всего. Ой-ей-ей!

Не думал не гадал, а пришло чудовище; пришло, остановилось у норки и опять брык! — и лежит мертвечиной.

И на следующий день пришло и опять брык!

Ничего мишка не понимал, только подходил и нюхал.

Чудовище оказалось такое интересное, пахло каждый день по-разному и приходило разным: то синее, как васильки, заявится, то как малинка, то одуванчиками прикинется, то опять малинкой. А потом раз или два как травка-щекотка. А когда дождь капает, как кора дубовая приходит, но пахнет все так же: мамкой и медом с малинкой. Понял мишка, это животное с ним так общается. А он же неграмотный, мамку убили больно рано, не успела она рассказать ему про таких животных да про то, как с ними разговоры разговаривать, вот он, несмышленый, и не знает, как ответ правильно давать.

Пытался мишка по-медвежьи разговаривать, да все впустую. Бегал даже смотрел, как зайцы и лисы общаются, и так пытался заговорить и эдак, все равно непонятно. То малинкой, то васильками, то корой, то травкой. Вот поди разбери.

Жизнь у мишки пошла интересная.

Решил он однажды пойти за животным, когда тот после лежки своей проснется. Ага, пошел. Ой, куда привел его! Везде много запаха этого, прямо в глазах потемнело, и пахнет всем подряд, аж замутило. И главное, не понял мишка, чего оно хотело от него? За ним последовать? Но туда щекотка идти запрещала. Шаг сделает — щекотка пропадает, страшно становится. Решил мишка: дружба — дружбой, а чутье важнее. Нельзя ему туда.

Сядет он у конца леса, провожает взглядом друга своего новоиспеченного. Тот ныр в какую то дырку; норка вроде, только вверх растет, как муравейники, которыми мишка очень любил полакомиться. Смешно!

Однажды так вот провожал, а из той норки вышли двое других, только выше и еще страшнее, чем дружок, и как стали они реветь — шерсть у мишки дыбом встала, еле уложил ее потом назад. И почувствовал, что другу его от рева этого нехорошо, вместо меда с молоком соленым стал пахнуть, видать, помощь нужна.

Ой, что делать?! Побежал мишка в свою норку и давай туда-сюда метаться. Ой, друзья ли они вообще, ведь хвостиками не виляли, даже глаза в глаза друг другу не смотрели. А как спасать? А кто он против тех двоих? Ой, что делать — не знает! Решил спасать. Побежал назад, а друга нет, и двоих тех нет, порвали дружка! Да вроде кровью не пахнет… Ой, что делать?

Ждал всю ночь, до утра еле дожил. Потом смотрит: идет друг, живой, малинкой одетый. Все хорошо. Видать, он-то не из слабеньких. Даже приятно стало. Друг — он ведь один, такой, какой есть, его не поменяешь.

Пока лежал дружок в спячке своей каждодневной, побежал мишка к сосне одной: давно он заприметил там пчел, большой они улей построили, да все не решался залезть. Считал, рановато ему с пчелами ловчить. А тут что думать?! Друг живой вернулся, да с победой.

Ой, сам не помнил, как залез да всех пчел распугал, да только приволок пол-улья, бросил у лап друга — и опять за бугорок. Тут и он проснулся, смотрит: улей с медом; помялся-помялся вокруг, наверное, мишку искал, благодарить в ответ. А потом зачем-то лапами листиков нарвал, улей туда положил, да и опять побрел туда, где двое ревучих жили.

Мишка, само собой, за ним. Как к муравейнику подходить, опять двое вышли, все-таки не убил их друг, ну да ладно. Только когда подходить стал, слышит — рева нет, по— другому запели те двое, уже не так гадостно. Ага, понятно, и то ладно.

На следующий день приволок мишка большущий куст малинки. Так устал, что сам чуть не заревел.

На другой день еще один вырыл.

Хорошая это дружба была, спокойная, каждый день друг навещал, и мишка в норке своей остался жить, тот разрешил. У него другая норка есть, зачем ему мишкина?

Так и жили. Приспособились друг к дружке; придет друг-то, полежит-полежит, встанет, уйдет. Мишка больно уж полюбил тоже с ним отдыхать, ляжет рядом и прикорнет; мамкой пахнет и чем-то добрым, ласковым, забытым. Потом как просыпаться другу, мишка спрячется, помнил он, не любит тот спросонья невесть кого встречать.

Грибы уже пошли, коренья разные; иной раз мишке было приятно подарочек для друга оставить. И тот его никогда не обижал, всегда гостинцы брал.

Заметил еще мишка-то, что, как гостинец припасет для друга, двое ревучих молчат; как не заготовит, пустым друг возвращается, — орут как лоси. Непонятная жизнь была у этого друга, но, видать, тоже не сладкая, почти как у мишки. Получается, друзья-товарищи они по судьбе-горемыке.

Вот уж и грибы сошли, друг подрос заметно, да и мишка окреп.