Читаем Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе полностью

В «Космической одиссее 2001», положившей начало всей традиции научно-фантастического кино современности, экстатический финал намекал на возможность для человека выйти за пределы своего тела и разума, шагнув в вечность. В последнем фильме Кубрика, который за него снял Стивен Спилберг, «Искусственном разуме», человечество исчезало с лица Земли. За него перед инопланетным разумом отвечал ребенок-робот, сохранивший о людях воспоминания. Он показывал их пришельцам, а те смотрели, будто кино. «Снятся ли андроидам электроовцы?» – спрашивал в своем романе отец-основатель современной фантастики Филип К. Дик. «Байки из Петли» на уровне не только содержания, но и формы задают схожий вопрос: смотрят ли роботы кино? И если смотрят, то нельзя ли предположить, что оно чем-то напоминает этот сериал?

«Хранители». Маскарад

«Вы одержимы справедливостью потому, что когда-то испытали несправедливость на себе, отсюда и маски. Чтобы спрятать боль», – говорит Лори Блейк, опытная оперативница ФБР, приехавшая в Талсу, штат Оклахома, чтобы расследовать дело об убийстве местного шефа полиции. «Я ношу маску, чтобы защитить себя», – отрезает в ответ Анджела Абар, также известная как Сестра Ночь, спецагент под живописным камуфляжем. «Конечно. От боли», – невозмутимо парирует Лори.

Он называет себя Зеркалом – по-английски это сказочное, кэрролловское «Looking Glass», хотя Лори Блейк презрительно кличет его «Mirror-Man», «Зеркальце». В пятой серии («Маленький страх перед молнией») рассказана его предыстория. Совсем молодым он пережил страшный катаклизм 1985 года: тогда гигантский инопланетный кальмар атаковал Нью-Йорк, убив несколько миллионов жителей, но сплотив человечество общей угрозой и предотвратив неизбежную ядерную войну. Уэйд Тиллман, тогда – испуганный мальчик-девственник, в компании других христиан-фундаменталистов пришел в парк развлечений с проповедью о скором апокалипсисе. Как ни странно, он был прав, но утешения в этом мало. Догола раздетый и униженный глумливой девчонкой в комнате кривых зеркал, он чудом избежал смерти; травма осталась на всю жизнь.

Теперь он служит в полиции Талсы и скрывает лицо под маской из отражающего зеркального материала. Суперспособность Тиллмана – умение читать правду по глазам: на допросах и фокус-группах он следит не за ответами, а за взглядами респондентов, без труда изобличая фальшь. Его секрет – параноидальные страхи: Зеркало развелся с женой, поселился в бункере, не выходит на люди без шапочки из фольги. Он боится, что за ним следят, что конец света по-прежнему близок. Как многие параноики, Зеркало не так уж неправ.

Маска первая. Зеркало

Половина героев «Хранителей» пришла из первоисточника – культового графического романа Алана Мура и Дэйва Гиббонса, в конце 1980-х совершившего революцию в этом своеобразном жанре: новая сериальная версия, созданная под началом шоураннера Дэймона Линделофа, – нечто среднее между сиквелом, перемещенным в 2019 год, фантазией по мотивам и постмодернистским переосмыслением той знаменитой книги.

Вторая половина, среди которых Зеркало, – абсолютно новые персонажи, живущие в том же мире, главное условие которого (напомним) в гиперреалистическом подходе к супергероям: в параллельной Америке, где Вьетнам стал 51-м штатом США, а страной уже больше двадцати лет правит президент Роберт Редфорд, мстители в костюмах и масках существовали на самом деле, были запрещены законом в 1977 году, но продолжили существовать подпольно. Почти никто из них сверхъестественными способностями не обладал. Обычные ряженые, еще и травмированные.

Зеркало, сыгранный коэновским любимцем, длиннолицым Тимом Блэйком Нельсоном, не способен ни на какие чудеса. Но его честность и испуганный взгляд неплохо служат проводниками для зрителя, видящего в его маске собственное отражение. Зеркало поможет освоиться во вселенной «Хранителей», такой непохожей ни на знакомую реальность, ни на бравурные голливудские кинокомиксы о супергероях, спасающих мир. Эти не спасают – скорее, сами надеются спастись, когда надежды пойдут прахом.

Маска вторая. Роршах

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лев Толстой
Лев Толстой

Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком». <…>Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство.

Анри Труайя , Виктор Борисович Шкловский , Владимир Артемович Туниманов , Максим Горький , Юлий Исаевич Айхенвальд

Биографии и Мемуары / Критика / Проза / Историческая проза / Русская классическая проза
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное
«Герой нашего времени»: не роман, а цикл
«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

Авторского обозначения жанра главное произведение Лермонтова в прозе не имеет. В критике сразу появилось и утвердилось, за неимением лучшего, обозначение «роман». Было желание подчеркнуть целостность произведения. В наше время теоретиками обоснованы вторичные жанровые образования — книга и цикл. Они устраняют терминологическую несообразность (роман, состоящий… из повестей; это книга, состоящая из повестей) и даже эффективнее помогают понять целостность произведения. Наше исследование устраняет терминологическую невнятицу в обращении к главному лермонтовскому творению в прозе, что уже неплохо, но оно не формально, а содержательно. Усиление внимания к диалогическим связям между компонентами цикла показывает и еще покажет свою плодотворность.

Юрий Михайлович Никишов

Критика