Сказки французских писателей

— Милая моя душечка гусыня, — провозгласил осел (и сделал вид, что сердится), — я и слышать ничего не хочу до тех пор, пока не получу мячик.

Можете сообщить это своему супругу. Вас, добрейшее создание, мне жаль, но этого твердолобого гусака, который не жалеет свою семью, — нисколько.

Матушка гусыня вразвалку удалилась восвояси, и малышки, которые едва удерживались от смеха, смогли веселиться в свое удовольствие.

— Только бы гусак не наведался к пруду раньше, чем решится отдать мячик, — сказала Дельфина. — Иначе он увидит, что пробка вот-вот откроется.

— Не бойтесь, — ответил осел, — сейчас он явится вместе с мячиком.

И действительно, гусак не замедлил явиться во главе своего выводка. Мяч он держал в клюве и злобно перекинул его через загородку. Маринетта подняла мячик, и гусак уже намеревался прошествовать к пруду, как осел окликнул его официальным тоном.

— Это не все, — сказал он. — Теперь необходимо принести свои извинения этим двум девочкам, которых ты третьего дня обидел.

— Да не нужно, необязательно, — запротестовали девочки.

— Нет, нужно, я требую извинений. Я не откупорю пруд, пока не услышу извинений в ваш адрес.

— Чтобы я извинялся? — возмутился гусак. — Да никогда! Да я лучше ни разу в жизни больше не окунусь в воду!

В тот же момент он со своим семейством развернулся и возвратился на ферму, где, шлепая по грязной воде дворовой лужи, постарался забыть купание в пруду. Гусак держался целую неделю, лед на пруду уже давно лопнул, и на дворе было тепло, как весной, когда он наконец смирился со своей участью.

— Я прошу прощения, что щипал вас за ноги, — заикаясь от ярости, проговорил гусак, — клянусь, это не повторится.

— Ну вот и хорошо, — сказал осел. — Я вынимаю из пруда пробку. Идите купаться.

В тот день гусак никак не мог вылезти из воды. Но когда он вернулся на ферму, о его злоключениях знали уже все, и над гусаком потешался весь двор. Всем было приятно, что он оказался так глуп, а осел так хитер. С тех пор и речи нет об ослиной глупости, напротив, если хотят кого-нибудь похвалить за находчивость, то говорят, что он хитер, как осел.

КОРОВЫ

Дельфина и Маринетта выгнали коров из хлева, чтобы вывести их на заливные луга по берегу реки на другом конце деревни. Раньше вечера им домой не вернуться, вот они и положили в корзину обед для себя, обед для собаки и две тартинки со смородиновым вареньем на полдник.

— Идите, — напутствовали их родители, — смотрите хорошенько, чтобы коровы не забирались в клевера и не срывали яблок с придорожных яблонь. Помните, вы уже не дети. На двоих вам почти двадцать.

Следующее напутствие получила собака, которая в это время заинтересованно обнюхивала корзину с провизией.

— И ты, лентяйка, тоже смотри не зевай.

— Сплошные комплименты, — пробурчала собака. — Придумали бы что-нибудь новенькое.

— И вы, коровы, учтите, ведут вас на дармовую траву. Жуйте, не стесняйтесь.

— Не волнуйтесь, родители, — ответили коровы. — Что до еды, то мы уж не растеряемся.

Одна из коров язвительно добавила:

— И есть мы могли бы еще лучше, если бы нас все время не дергали.

Небольшую серую коровенку, которая так высказалась, звали Бодуньей. Ей удалось войти в доверие к родителям, и она никогда не упускала случая донести им, что делали девочки.

И даже о том, чего они и не думали делать, Бодунья тоже сообщала родителям, потому что испытывала злобное удовлетворение, когда их бранили или сажали на хлеб и воду.

— Все время не дергали? — переспросила Дельфина. — Кто же это тебя дергает?

— Я уже все сказала, — ответила Бодунья, следуя своей дорогой.

За ней потянулось все стадо, а родители остались стоять посреди двора, ворча себе под нос.

— Хм, нужно их вывести на чистую воду. Да и нечему удивляться. У девчонок на уме одни глупости. Счастье еще… Да, счастье, что у нас есть Бодунья, она такая рассудительная, а уж преданная…

Родители посмотрели друг на друга и, утирая слезы умиления, склонили головы вправо со словами:

— Ну что за умница наша Бодунья.

И родители вернулись в дом, пеняя дочкам за беззаботность.

Стадо не прошло по дороге и двухсот метров, как наткнулось на обломанную ночной бурей ветку яблони. Коровы набросились на яблоки с такой жадностью, что чуть не подавились. Бодунья же, спеша на луг, промчалась мимо, не заметив находки. А когда опомнилась и вернулась назад, было уже поздно. И яблочка не осталось.

— Ну-ну, — усмехнулась она. — Вам все позволяют, даже яблоки есть. Загнетесь от них, и хорошо, да?

— Нет, — ответила Маринетта, — не хорошо, а ты бесишься, потому что тебе не досталось.

Девочки засмеялись, а коровы и собака вместе с ними. Бодунья пришла в такую ярость, что еле устояла на месте. Задыхаясь от бешенства, она проговорила:

— Я все скажу.

Бодунья уже повернула обратно к ферме, когда собака, встав поперек дороги, предупредила ее:

— Еще один шаг, и я вцеплюсь тебе в морду.

Собака оскалилась, и шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Собака не шутила, и Бодунья это поняла, поскольку тут же отступила.

— Ну-ну, — сказала она, — все станет известно. Смеется тот, кто смеется последним.