Сказки Гореловской рощи

«Было у Енота два сына. Один умный, а другой — дурак дураком. Енот и днем с глупым возится. И ночью все его чему-нибудь учит, на умного и внимания не обращает.

   —  У него, — говорит, — ум острый, сам до всего дойдет. А глупого я подвострю, натаскаю, и будет у меня в семье два умных сына.

И вот учит, вот учит глупого сына. Подойдет к нему умный сын, просит:

   —  Поучи и меня чему-нибудь. Отмахнется от него Енот.

   —  Некогда мне. Не видишь разве, что я с твоим глупым братом занят. Ты у меня смекалистый, сам до всего дойти можешь.

Бьется Енот с глупым сыном день. Бьется с ним ночь. А тот ничего не понимает. Учит его, учит Енот и все без толку. Показывать начнет:

   —  Делай вот так.

Подойдет умный сын, просит:

   —  Покажи и мне, отец, как надо делать.

Отмахнется от него Енот:

   —  Не мешай, некогда мне. Ты умный, ты сам до всего дойдешь. Мне твоего брата нужно на ум натаскивать.

Но сколько Енот ни бился с ним, так ничему и не выучил его, время только зря потерял.

И умный сын его неучем вырос.

Один у Енота сын глупым был, а выросли — оба никуда не годятся.

Этими словами закончил Филька свою сказку, и все повернулись к Еноту — что скажет он. Еноту ничего не надо бы говорить. А он вскочил. Лапами замахал. Затараторил:

   —  Братцы, не обо мне эта сказка. У меня сыновья умные. Это, наверное, о брате моем Филька рассказывал. У брата моего в самом деле сыновья немного того... Не такие, как у других.

Помолчал.

Добавил с грустью:

   —  Ну а если говорить честно, то даже когда не у тебя, а только у брата твоего неучи растут, все равно плохо.

У Маняшина кургана грохнул смех. На березовой ветке, забыв о Мышонке, покачивался и хохотал Филин:

   —  О-хо-хо-хоА Филька закончил одну сказку и тут же начал другую, чувствовал он себя плохо и долго стоять на кургане не собирался:

   —  Расскажу я вам, братцы, про сына медведицы Авдотьи медвежонка Ивашку.

И стал рассказывать:

«Охота была Ивашке рыбки поесть, да не было у него охоты в речку лезть. Идет он по берегу, смотрит — забрел по колено в воду медвежонок Илька и ловит рыбу. Много уж наловил, целую горку.

Обрадовался Ивашка, и к нему:

   —  Поделимся, Иля, по-братски. Ту рыбку, что на берегу лежит, я возьму, а ту, что еще в речке плавает, ты бери. Тебе, правда, больше досталось, да ладно, я не жадный. Пусть так будет.

И оставил медвежонка Илю без рыбки. Поплакал медвежонок да с тем и домой пошел.

На другой день наловил Иля опять рыбки. Только есть приготовился, а Ивашка выходит из-за куста. Он все утро за ним прятался, ждал, когда наловит Иля побольше.

   —  Поделимся, Иля, по-братски. Ту рыбку, что на берегу лежит, так уж и быть, я возьму, а ту, что в речке плавает, ты бери. Тебе, правда, больше досталось, да ладно, пусть так будет, я не жадный.

И опять оставил медвежонка Илю без рыбки. Поплакал Иля да с тем и пошел домой.

На третий день снова наловил себе Иля рыбки. Только есть приготовился, а Ивашка выходит из-за куста. Все утро прятался за ним, ждал, когда наловит медвежонок побольше.

   —  Поделимся, Иля, по-братски. А в это время из-за другого куста вышли Мишу с Машутой да еще трое медвежат. Прослышали они, что Ивашка малыша обижает, и пришли.

   —  Верно, Ваня, — говорит Мишук, — по-братски жить надо. Ты давай полезай в речку рыбку ловить. Ту, что поймаешь, мы съедим, а что в речке останется, твоей будет. Мы не жадные. Еще чего придумали, — проворчал Ивашка и пошел было домой.

Но медвежата сгребли его и кинули в воду.

   —  Лови. И пока не накормишь нас, домой не пойдешь.

Посмотрел на них Ивашка и чуть было не заплакал от злости — пятерых медвежат досыта накормить, это сколько же надо рыбы поймать. Но делать было нечего, начал Ивашка ловить.

Поймает рыбку, выкинет на берег. Съедят ее медвежата, похвалят:

   —  Молодец! Это по-братски. Давай, давай. Ты ловишь, мы едим, совсем это по-братски. Давай, давай.

И давал так Ивашка до самого вечера, пока не накормил всех. Наелись медвежата, Иле в сумку наложили. Сказали:

   —  Вот теперь, Ваня, ты можешь и себе поймать. Мы не жадные.

—Нет уж, хватит с меня, досыта наловился, — сказал Ивашка и побрел домой».

Все время, пока рассказывал барсук свою сказку, Ивашка ерзал под березой, глаза ото всех прятал, выкрикивал :

   —  И не сказка это вовсе, а быль настоящая.

А Мишук посмеивался над ним, локтем подталкивал:

   —  Как он тебя, Ваня, а!

   —  Это из-за вас я в такую историю попал. Из-за вас.

Над Ивашкой подтрунивали, а барсук вытер пот со лба и поднял лапу.

   —  Тише, я дальше говорить буду.

Показалось Фильке, что придвинулась Лиса к медведю Лаврентию. И Филька заволновался: как бы не утащила она узелок с ужином. Медведь Лаврентий за ним совсем не смотрит. Беда может случиться. Пирог выиграешь, нет ли, а свой ужин всегда иметь надо.

И Филька тряс над головой лапой:

   —  Тише, да тише вы, я говорить буду. Третья моя сказка называется «Дичок».

   —  Это про Бурундучка, что ли? — подал голос медведь Михайло. — Ну его к лешему, еще на такого сказки тратить. Слезай с кургана.

   —  А ты если сам провалился, так и другим теперь рассказывать не даешь?

Это сказала медведица Матрена. Медведь Михайло насупился, ничего не ответил ей.