Сказки и были Безлюдных пространств

Вокруг столько здоровых мальчишек! С ними можно без забот гонять мяч, носиться на велосипедах. Гулять где душа пожелает, не таская тяжелое кресло. В том числе и по Безлюдным пространствам…

Почему я за эти два дня привык, что он нянчится со мной? Привык, словно к себе самому, к своему второму «я»! Будто он для того и родился, чтобы всю жизнь быть со мной рядом!

Он и во сне приходит, не забывает меня. А я что? Чем хорошим я могу ответить Серёжке? Я же… свинский эгоист! Сегодня даже прикрикнул, когда он вез меня по шпалам: «Не тряси так!»

Нет, он не бросит меня сразу, но где-нибудь через неделю скажет, глядя в сторону: «Понимаешь, я завтра не смогу прийти. И послезавтра. Дома куча дел…»

Я чуть не заревел. Головой лег на перила балкона. И сидел так, пока не пришла мама.

Она не стала сильно ворчать на меня за дневные приключения. Была рассеяна – видимо, из-за своих каких-то забот. Мне стало поспокойнее, но все же я улегся опять совсем рано: чтобы поскорее дождаться утра и Серёжки. Увижу его и спрошу прямо: «Ты со мной подружился накрепко или это так, случайность?»

Но разве про такое говорят?

А может, он опять приснится? Тогда уж точно спрошу.

Однако Серёжка в эту ночь не приснился. Видел я громадные ржавые механизмы, которые лязгали шестернями, телефон, по которому никак не могу дозвониться домой, соседского кота, который хитрым голосом доказывал, что он не Пушок, а Лопушок. Враль несчастный!

Потом приснилась Сойка. Мы с ней гуляли по заросшим одуванчиками пустырям, по лопухам и кочкам, среди которых прятались мохнатые чуки. Мы собирали бутылки. Сойка была в коротком новом платьице – очень красном, с белыми бабочками. Но к платью была пришита заплата из серой холстины. Потому что Золушка. Сойка все время отворачивалась и тонким голосом пела одну и ту же фразу: «Где-то грохнула цепь на брашпиле…»

Хорошо в этом сне было то, что кресло мое ездило само собой. Подчинялось мысленным приказам. Ловко пробиралось через заросли. А потом у нас разбилась бутылка и осколок рассек мне ступню, и было совсем по правде больно. Сойка теплыми пальцами прижимала к порезу подорожник, и алые капли падали ей на белые сандалетки. И она чуть не плакала, а я смеялся несмотря на боль…

Так я со смехом и проснулся. А нога радостно болела еще несколько секунд.

Серёжка пришел ровно в десять, как договорились. Он был неузнаваемый. В белой рубашке, в синих брюках с наглаженными стрелками. Кепку-бейсболку он оставил дома, а волосы были расчесаны на косой пробор – очень старательно.

Совсем другой Серёжка. Я, конечно, обрадовался, но…

Зато маме он понравился. Тем более, что сразу же заявил:

– Ирина Григорьевна, вы меня извините, пожалуйста. Это я виноват, что вчера задержались.

Мама сказала, что это пустяки и что она очень довольна, что у Ромы появился такой замечательный товарищ, и так далее… Напоила нас чаем и отпустила гулять до обеда.

– Мама, до трех часов! Мы ведь поздно позавтракали!

– Ну, хорошо, хорошо… – Ее по-прежнему занимали какие-то свои заботы. Уж не сделал ли Евгений Львович ей очередное решительное предложение?

Мама помогла нам спуститься, хотя Серёжка убеждал, что справится сам.

На улице он спросил:

– Куда двинемся?

– К Сойке, конечно! Я же книжку взял для нее…

– А чего ты надутый?

– А чего ты такой наглаженный! На Безлюдные пространства в этом наряде не сунешься.

– Да, если брюки извожу, тетя Настя со свету сживет…

– Вот видишь!

– Но не мог же я перед твоей мамой появится оборванцем!

– Не оборванцем, а нормальным человеком…

– Ничего! Сегодня погуляем среди цивилизации. А потом… у нас еще знаешь сколько всего впереди!

И я сразу растаял.

Сойка ждала нас не на прежнем месте, а напротив, через улицу. Там был скверик с двумя скамейками. На одной и сидела Сойка. С книжкой. Встала навстречу нам, заулыбалась. Потупилась.

Она была нынче не в мальчишечьей пыльной одежде, а почти такая, как в моем сне. Только рисунок на красном платьице был не из бабочек, а из белых листьев. И заплаты, конечно, не оказалось. И сандалетки – потрепанные, коричневые, на босу ногу.

Серёжка сказал в упор, без смущения:

– Какая ты сегодня красивая. – Вроде бы и шутя, но и по правде.

Она шевельнула ресницами-гусеницами. Решилась почти на такой же ответ:

– А ты… тоже…

Я вздохнул с дурашливой ревностью (ох, совсем ли с дурашливой?):

– Лишь мне похвастаться нечем.

А Сойка… знаете, что она тогда выдала? Тихонько, но безбоязненно:

– А тебе и не надо хвастаться. Ты всегда красивый.

У меня уши – будто вмиг сварились.

– Вот не дам больше книжек, будешь знать, как глупости говорить!

Серёжка поглядел на меня хитро. И вдруг:

– Сойка, пошли с нами гулять! Ты ведь сегодня… выходная?

Она сделалась как-то прямее. Взрослее даже.

– Я теперь всегда выходная. Бабушке отдала все деньги и сказала, что больше не буду… это. Никогда. Иначе пускай она покупает мне на эти деньги билет. До Дорожкина!

– Не хватит на билет-то, – заметил Серёжка.