Сказки и истории

Поспешив в комнату Этель, он убедился, что его сестра прозрела, — местный доктор посчитал это исключительно своей заслугой и раздулся от гордости, как король или, точнее, как Панч из кукольного спектакля. Хальдебранд же смог выразить свою радость лишь тем, что старался подсунуть ей ту или иную игрушку и был с нею необычайно добр и ласков, так что не привыкшая к подобному вниманию со стороны брата Этель растрогалась и даже прослезилась от счастья.

Прежде чем истекли отпущенные ему шесть месяцев Хильдебранд стал одним из самых правдивых мальчиков, каких вам когда-либо доводилось знать. Первое время он еще иногда забывался, как, например, с историей о своем бегстве от взбесившегося буйвола или с рассказом о том, как он был обманным путем завербован юнгой на пиратский бриг.

Его истории больше не сбывались наяву, но зато ему приходилось переживать их во сне, что было немногим лучше. Постепенно он излечивался от своего недуга, больше времени уделяя школьным занятиям и стараясь говорить только правду; а если и начинал фантазировать, то всегда давал окружающим понять, что говорит не всерьез. Сейчас Хильдебранд уже вырос, но по-прежнему любит сочинять разные истории, только теперь он их записывает; дело в том, что это стало его профессией — он пишет книги и небольшие рассказы для газет и журналов. С такой профессией вы можете выдумывать все что заблагорассудится и никто вас ни в чем не упрекнет, а сами вы можете не опасаться, что какая-нибудь из ваших историй вдруг в один прекрасный день окажется чистейшей правдой.

МОЛЛИ, КОРЬ И ПРОПАВШЕЕ ЗАВЕЩАНИЕ

Мы все слишком много думаем о самих себе. Каждый из нас — будь то мужчина, женщина или ребенок — в глубине души абсолютно уверен, что он является единственным и неповторимым, и что все происходящее с ним не может произойти ни с кем другим в целом свете. Увы, это всего лишь заблуждение, ибо все мы — каков бы ни был наш пол, цвет глаз и волос — имеем между собой много общего как раз в глубине наших душ, в той их части, которая у разных людей чувствует, радуется и страдает совершенно одинаково. Порой мне кажется, что эта безусловная истина неведома никому кроме меня самой. Поэтому вы редко когда услышите от своих знакомых рассказ об удивительных фактах из их жизни: они просто не считают нужным откровенничать, полагая, что вы все равно не сможете поверить в подобные чудеса. На самом же деле вы мало чем от них отличаетесь и вполне способны по достоинству оценить их правдивый рассказ. Для примера возьмем хотя бы такую чудесную историю — она могла произойти с кем угодно и лишь по чистой случайности произошла не с вами, так что не спешите кривить губы в скептической усмешке, а попробуйте представить себя на месте героини моего рассказа. Ее, эту героиню, зовут Мария Тудлсуэйт Каррузес.

Вы, должно быть, уже прониклись сочувствием к маленькой Марии и решили, что я могла бы выбрать для нее более симпатичное имя. Но в действительности я ничего не выбирала. За меня это сделали ее родители. Они назвали девочку в честь ее тети Марии, которая вечно чем-нибудь недовольна и которая была бы недовольна больше обычного, если бы ребенок получил имя Элен, Эжени, Вивьен или любое другое из множества красивых и благозвучных имен, приходящих вам сейчас в голову. Второе имя Тудлсуэйт было дано ей в честь ее знаменитого дядюшки, владеющего предприятиями в Лондоне и Ливерпуле, и, по словам компетентных людей, купающегося в золоте.

— Было бы интересно взглянуть на дядюшку Тудлсуэйта, когда он купается в золоте, — сказала как-то раз Мария, — но он почему-то не занимается этим в моем присутствии.

Третье имя, Каррузес, было фамилией отца Марии и не вызывало у нее никаких возражений. Напротив, она была очень даже довольна; ведь ей могла достаться фамилия и похуже — к примеру, какой-нибудь Снукс или Проззер.

Разумеется, никто из родственников и знакомых не называл Марию Марией за исключением самой тети Марии, которая успела уже привыкнуть к этому неудобному имени. Ее тетя Элиза, отличавшаяся особо изысканными манерами и чрезвычайно утонченным вкусом, в каждый день рождения дарила Марии какую-нибудь воспитательную книгу с надписью «Милой Мэри от любящей тети Элиз», а при разговоре именовала ее не иначе как «Маури», произнося это через нос и с ударением на последнем слоге. Ее братья и сестры придумали для нее обидную кличку Тудлс, но употребляли ее только во время ссор, а в остальных случаях называли ее Молли. Точно так же обращались к ней все прочие родственники и друзья семьи, в том числе и я.

К детям семьи Каррузес была приставлена молодая женщина, внушительно именовавшаяся нянькой-домоправительницей. Надо сразу отметить, что она никоим образом не оправдывала этого звания. Глядя на то, как она обращается со своими подопечными, никто бы не рискнул сказать, что она с ними нянчится, а насчет правления домом — так это и вовсе глупо. Попробовала бы она тут править!