— На тюремное заключение, — бросил через плечо Освальд, направляясь к тому месту, где они спрятали велосипеды.
— Еще неизвестно, может быть, наш воздушный шар здесь совсем ни при чем, — сказал ему вслед Дикки.
— Догадаться нетрудно.
— Но никто не узнает, если мы сами не проболтаемся.
— Мы не можем держать это дело в секрете, — сказал Освальд, потому что тогда в поджоге обвинят кого-нибудь другого. Я уже слышал кое-какие намеки насчет страховой премии.
Все равно нам не стоит спешить с признанием, — возразил Дикки. — Подождем, и если кто-нибудь и вправду будет арестован за поджог, тогда уже делать нечего — расскажем им все как есть.
Освальд задумчиво покачал головой. Предложение Дикки было вполне разумным, но что-то мешало ему с ним согласиться.
Они уже садились на велосипеды, когда из кустов по ту сторону дороги вышел мужчина и приблизился к ним.
— Похоже, там все сгорело? — спросил он, кивая на зарево.
— Не все, — сказал Дикки. — Мы спасли мебель, шерсть и много других вещей…
Мужчина окинул нас тяжелым взглядом и медленно произнес:
— Вы поступили благородно, но могли бы не очень стараться. Все имущество фермы застраховано.
— Послушайте, — сказал Освальд серьезно, — я не советовал бы вам говорить о страховке в присутствии посторонних.
— Это еще почему? — удивился мужчина.
— Люди могут подумать, что вы специально подожгли свою ферму, чтобы получить страховку.
Человек изумленно вытаращил глаза, затем нахмурился, а затем разразился смехом и, пробормотав напоследок что-то о юных мозгах и старческой мудрости, быстро пошел прочь.
Мы также двинулись в обратный путь, и чем ближе мы подъезжали к дому, тем больше мрачнели наши лица и тяжелее становилось на душе.
Той же ночью, дождавшись, когда уснут младшие, мы собрались на совет. Алиса и Дора, судя по их лицам, проплакали весь день напролет. Их немного успокоило лишь наше сообщение о том, что никто на ферме не сгорел заживо. Алиса призналась мне, что днем не находила себе места, вспоминая различные истории о многодетных семьях, за одну ночь обращавшихся в груду тлеющих головешек, и о страшных пожарах, возникавших по вине детей, которые затевали опасные игры с огнем. Что касается воздушного шара, то мы так и не пришли к единому мнению — говорить о нем взрослым или нет.
Освальд и Алиса считали, что лучше во всем сознаться, Дикки настаивал на том, что нужно обождать, а Дора предложила никому ничего не говорить, но написать о случившемся папе, который тогда находился в Лондоне.
Алиса сказала:
— По-моему, нет никакой разницы — от нашего шара загорелась ферма или от чего-то другого, мы все равно должны о нем сообщить. Я почти уверена, что пожар начался по нашей вине.
— Мне тоже так кажется, — согласился Освальд. — На сей раз, похоже, нам не удастся увильнуть от тюрьмы.
В конце концов мы легли спать, так и не придя к окончательному решению.
Освальд проснулся на рассвете и первым делом выглянул в окно — густое облако дыма по-прежнему висело в той стороне, где была расположена злополучная ферма. Пройдя в спальню девчонок, он разбудил Алису и сказал:
— Представь себе, что полиция все это время держит фермера в сырой и холодной темнице, подозревая его в поджоге, тогда как по справедливости в этой темнице вместо него должны сидеть мы.
— Я постоянно думаю о том же самом, — сказала Алиса и добавила. — Даже во сне.
— Давай, одевайся быстрее, — скомандовал Освальд.
Алиса надела платье и спустилась вниз, где на дороге перед крыльцом ее ждал Освальд. Он был очень бледен, но взгляд его выражал твердую решимость.
— Я думаю, пришло время сдаваться властям, — сказал он. — Идем сейчас же, больше нельзя откладывать. Они должны знать о нашем воздушном шаре с горелкой. Разумеется, мы возьмем всю вину на себя — другие, если захотят, могут оставаться в стороне.
— Они не захотят нас бросить, когда узнают, что речь идет о тюрьме, — сказала Алиса. — Но мы в любом случае будем считаться главными преступниками. Хорошего в этом немного, но зато таким образом мы совершим благородный поступок. Идем.
И тут вдруг выяснилось, что мы не знаем куда идти. Мы знали только, что в подобных ситуациях раскаявшиеся преступники сдаются властям, но где находятся эти власти и что они собой представляют — для нас это оставалось загадкой.
— Может быть, сдадимся полиции? — предложила Алиса, но тут же отвергла свою мысль. — Нет, так не годится. В деревне всего один полицейский, да и этот Джеймсон — ужасный зануда. К тому же он глуп как пробка. Такому сдашься, и сам будешь не рад.
Я не думаю, что среди читателей этой книги найдется так уж много людей, в свое время совершивших настоящий большой поджог, но те из вас, на чьей стороне лежит подобное преступление, наверняка поймут чувства Освальда и Алисы, искренне желавших раскаяться и не знавших, как это сделать.