- Два светила светят миру: солнце и луна! - сказал Макам. - На солнце смотреть больно, - ослепнешь. На луну все смотрят, все любуются. Так есть и две правды на земле. Одна правда для людей, человеческая, другая - божия. Час мой уже такой, что, хочешь не хочешь, надо на солнце взглянуть. Я богат и стою своего богатства, потому что умен и дела понимаю. Чье ж и богатство, как не мое, раз оно у меня? Это правда человеческая. А по божеской-то правде, какое ж это мое богатство. Что я делаю? Сижу в Андижане! А богатства - все сделали мои слуги. Они жарились в пустыне, их пронизывал ветер, их засыпали раскаленные пески. Они жизнью своею рисковали, составляя богатства. Их и имущество. Я так думаю. И решил я обратиться к тебе. Когда придет ангел смерти и возьмет из этого тела то, что нужно аллаху, и унесет, возьми все мое имущество и раздели между моими слугами. Ты знаешь, что написал пророк, и чего хотел аллах. Ты премудрость .,божия на земле. Что ты мне на это скажешь? Мулла встал и поклонился:
- Солнце светит с неба, а дрянь песчинка валяется на земле. Осветило ее солнце, и горит песчинка, - подумаешь, драгоценный камень. Что такое мулла? Я песчинка, такая же дрянная песчинка, как и миллионы миллионов песчинок, но осветило меня солнце, и я блещу. И люди говорят: драгоценный камень горит на земле! Что я скажу тебе, когда ты говорил с аллахом? И стоит тебе советоваться с муллой, когда ты посоветовался с аллахом? Как аллах тебе велел, так ты мне и сказал. А как ты мне сказал, так я и сделаю. Умирай с миром.
Легко стало Макаму. Словно тяжелое бремя свалилось с его старых плеч.
Лежит Макам и спокойно слушает. Птица около дома шарахнулась с испуганным криком. В окно словно кто-то заглянул, проходя мимо. В сенях что-то хрустнуло. Идет кто-то. Дверь скрипнула.
Поднялся на ковре Макам-бей-мирза-Сарафеджин и приветливо сказал:
- Добро пожаловать!
Подошел ангел смерти к Макаму, припал с поцелуем к беззубому рту. Юными стали старческие губы Макама, отвечает он на поцелуй, как встарь отвечал на поцелуи. И, целуя, чувствует Макам, как за плечами его крылья растут, растут...
Умер Макам, а быть может, только еще жить начал, - кто его знает.
Идут Макамовы слуги к мулле и посмеиваются:
- Богатства между всеми делить будут! Дожидайся! Разделят! Что ж, они и Даудке колченогому тоже богатства давать будут? Как же? Воспользуются, что дурак, дадут ему тилли (Монета, 3 руб. 80 коп. Примечание В.М. Дорошевича.): "полакомься". Да и все!
Перед мечетью лежали горы товара, лежало насыпанное на ковpe золото, стояли, пофыркивая, верблюды.
- Делите сами между собою, - сказал мулла бывшим слугам Макама, помните только, что на вас смотрит аллах!
И слуги с опаской приступили к дележу между собою богатств.
А к Даудке колченогому мулла обратился отдельно:
- А тебе, Даудка, чтоб тебя никто не обидел, - вот твоя часть!
И мулла указал Даудке на восемь верблюдов. Жирных, откормленных, крутогорбых, здоровенных.
Обрадовался Даудка, погнал верблюдов гуськом на базар и стал, ожидая, не наймет ли кто товары куда везти. Самые лучшие на базаре верблюды - Даудкины. Пришел на базар бухарский купец, сразу на них воззрился. Подошел, ходит кругом, ладонями об халат бьет:
- Ах, какие верблюды! Вот это верблюды! Чьи такие? Кто хозяин?
Даудка колченогий выступил вперед:
- Мои теперь.
- Не возьмешь ли у меня товар в Гуль отвезти на своих верблюдах?
- Отчего ж не взять?
Купец с опаской поглядывает на верблюдов:
- А много ли хочешь?
Даудка подумал, подумал:
- Два тилли!
Засмеялся бухарский купец. До Гуля 8 дней пути. Совестно стало купцу, - кругом все смеются.
- Вот что, милый ты мой! Ты, я вижу, человек простой. Я заплачу тебе не два, а шестьдесят тилли. Иди брать мой товар.
Обрадовался Даудка, подтянул пояс потуже, зыкнул, крикнул, погнал верблюдов рысью к купцу товар брать.
Нагрузили верблюдов, как только можно было, шелками, шалями, коврами, кошмами самыми дорогими, - и караван отправился в путь: Даудка, сын купца и приказчик.
Идут они по степи. Солнце жжет. Верблюды колокольцами позвякивают:
- Звяк... звяк...
Рядом по горячему песку ковыляет колченогий Даудка, в песке по колено вязнет, думает:
- Везу я в Гуль чужой товар, - вот бы мне свой везти!
А верблюды колокольцами позвякивают:
- Так... так...
А солнце жжет, жжет еще сильнее.
- Буду я всю жизнь свою вот так-то на солнце жариться, пока совсем не испекусь! Чужие товары возить, - думает Даудка.
А верблюды колокольцами, словно посмеиваются:
- Вот... вот...
А солнце жжет. А солнце жжет! Падает от жажды Даудка. В глазах мутится.
- Словно около реки всю жизнь стоять! - думает Даудка. - С раскрытым ртом, от жажды дохнуть! Мимо сколько воды течет. А тебе в рот когда-когда капелька брызнет.
И мерещится Даудке.
Отвез он свой товар в Гуль, продал, нового накупил, такого же вот Даудку на базаре нанял. Жарься тот Даудка, вези товар! А он будет себе сидеть, как Макам-бей-мирза-Сарафеджин сидел, - да ждать, когда деньги ему привезут.