Кратес остался в кресле, которое он назвал троном.
В нем сидит он и по сей день.
Тюгатер доила коров своего отца, и доила их хорошо, ибо молоко, приносимое ею домой, давало больше масла, чем молоко, которое приносили домой ее братья. Я открою тебе причину, слушай внимательно, Фэнси[14]
, чтобы ты знала, если тебе когда-нибудь придется доить коров. Рассказываю это, однако, не для того, чтобы побудить тебя доить коров, как Тюгатер, а чтобы указать тебе на пример ее братьев, доивших хуже, чем сестра, и поступивших вследствие этого лучше. Во всяком случае, разумнее!Задолго до прибытия на пастбище доильщиц коровы толпятся у огорожи, с нетерпением ожидая минуты, когда их освободят от молока, которое они накапливают в сущности для телят. Люди же съедают телят, считая это своим правом, и тогда у коров образуется излишек молока в вымени.
Что же случается, когда коровы стоят в тупом ожидании у огорожи? В это время наиболее легкие части молока — сливки, жир, масло — поднимаются кверху, удаляясь от сосцов. Тот, кто выдаивает терпеливо, до конца, приносит домой жирное молоко; тот же, кто торопится, оставляет в вымени сливки.
Тюгатер никогда не спешила, а ее братья всегда торопились.
Каждый из них претендовал на нечто большее и лучшее, чем доение отцовских коров. Она же никогда об этом не думала.
— Отец выучил меня стрелять из лука, — говорил один из братьев. — Я могу жить охотой и хочу постранствовать по свету и поработать на себя.
— Меня отец выучил ловить рыбу, — говорил другой. — Я был бы глуп, если бы доил вечно чужих коров.
— Мне он показал, как делаются лодки, — восклицал третий. — Я срублю дерево, сяду на него и поплыву по воде. Мне хочется узнать, что лежит по ту сторону озера!
— Мне хочется жить с белокурой Гюнэ, — заявил четвертый, — и иметь собственный дом и доильщиц, которые доили бы моих коров.
Таким образом, у каждого брата было свое желание, свое стремление, была своя воля. Планы эти так увлекали их, что у них не оставалось времени выдаивать сливки, которые коровы вынуждены были хранить без пользы себе и людям.
Что касается Тюгатер, то она выдаивала все до последней капли.
— Отец, — воскликнули однажды братья, — мы уходим от тебя.
— А кто же будет доить коров? — спросил отец.
— Конечно… Тюгатер!
— А что, если и у нее явится желание покинуть меня, постранствовать по свету, половить рыбу, поохотиться? Если ей также придет в голову поселиться вместе с каким-нибудь белокурым или темноволосым мужчиной и иметь собственный дом и все, что с этим связано? Без вас я могу обойтись, а без нее нет… потому что молоко, которое она выдаивает, самое жирное.
После некоторого раздумья сыновья ответили:
— Отец, не учи ее ничему! Тогда она всю жизнь будет доить твоих коров. Не показывай ей, как натянутая тетива, будучи спущена, выбрасывает стрелу, — и у нее не явится желания охотиться. Пусть она не знает, что рыба проглатывает острый крючок, когда он искусно скрыт в приманке, — и ей не захочется закидывать удочки или сети. Не учи ее, как выдалбливают дерево, чтобы переплыть в нем на другой берег озера, — и она не будет стремиться на противоположную сторону. Пусть она никогда не узнает, что совместно с белокурым или темноволосым мужчиной можно иметь свой дом и все, что к нему относится! Не рассказывай ей никогда об этом, отец, — и она останется навсегда с тобой, и молоко твоих коров будет жирно по-прежнему. А нас отпусти, отец, каждого в ту сторону, куда его тянет!
Так говорили сыновья. Но отец, человек очень осторожный, сказал:
— Эх, разве можно помешать ей узнать то, о чем я буду умалчивать? Что будет, когда она увидит голубую стрекозу, плывущую по воде на древесной веточке. Когда натянутая нитка на ее станке, внезапно оборвавшись, отбросит с силою челнок? Когда на берегу ручья она сама увидит рыбу, которая с неловкостью прожоры, желая схватить юркого червячка, попадет на колючки прибрежного тростника? Когда, наконец, весною она найдет гнездышко, свитое жаворонками в душистом клевере?
Снова задумались сыновья и затем сказали:
— Все это ничего ей не раскроет, отец. Она слишком глупа, чтобы от знаний перейти к желанию. И мы ничего не знали бы, если бы ты не просветил нас.
— Нет, Тюгатер не глупа, — возразил отец. — Я боюсь, как бы она сама не узнала того, что вы узнали только с моей помощью. Нет, Тюгатер вовсе не глупа!
После раздумья, на этот раз более продолжительного, сыновья сказали:
— Отец, внуши ей, что для девушки знать, понимать и желать — грех!
На этот раз осторожный отец остался доволен. Он отпустил сыновей, кого на рыбную ловлю, кого на охоту, кого на поиски приключений, кого жениться…
Но Тюгатер он запретил знать, понимать и желать. И она в наивности и простоте своей продолжала доить его коров.
Так все это осталось и по сей день.
Гассан торговал финиками на улицах Дамаска. Говоря, что он торговал, я, собственно, хочу сказать, что он их не продавал, ибо его финики были так мелки, что никто не хотел их покупать.