Сказки и легенды ингушей и чеченцев

„Я голод утоляю зелеными травами и вместо воды пью сок шиповника“, — продолжал импровизатор.

„Когда я вспоминаю о боге, то восклицаю: Аллах! — когда вспоминаю о любовнице, обнимаю свое оружие!“

— Ойт! — гикнул кто-то из компании. — Ойт! — послышалось затем восторженное восклицание.

„Уже звери отправлялись на добычу, пели петухи, когда я, как раненый волк, вскочил с постели, сел и начал думать“.

„Где бы мне найти друга, где я мог бы безопасно отдохнуть?“

— Ойт! Ваша вала цуни! (Чтобы тебе лишиться брата!).

Эта песня, эти беспрерывные звуки балалайки, этот звучный и приятный голос певца, вероятно, не одному из кружка напомнили его удалые набеги, его молодецкие драки и те критические, голодные и холодные часы, когда каждый на них находился в положении героя песни. Все слушатели были возбуждены; как-то никому не стоялось на месте; стали переминаться с ноги на ногу, склонять головы на плечи соседей, обхватывать друг друга за талии» [21, 14].

Некоторые сведения о дореволюционных вайнахских сказителях содержатся в работах Б. К. Далгата [114]. Вообще же опубликованных материалов о сказителях очень мало. Данные, которыми мы располагаем, позволяют сделать вывод, что легенды и предания более активно бытуют в горных районах Чечено-Ингушетии, а социальные и бытовые сказки, притчи, о муллах и анекдоты — в равнинной части республики.

Исполнителями легенд и преданий, нартских сказаний (и тем более героико-эпических песен) являются мужчины, а волшебных сказок и сказок о животных — преимущественно женщины. Так, из 45 текстов легенд и преданий, зафиксированных в горных районах Чечено-Ингушетии, представленных в сборнике, лишь два записаны от женщин. Встречаются, конечно, и одаренные сказительницы, которые владеют всем жанровым арсеналом фольклора, К ним относится, например, Лули Сергеевна Мальсагова (1899–1909). Она слышала сказки от своего отца и часто рассказывала их сыновьям. Кроме сказок она звала много легенд и преданий. Мальсагова очень серьезно относилась к рассказываемому. Речь ее была тихой, но доходчивой и убедительной. Иногда она взглядывала на слушателя, как бы оценивая его реакцию, а затем степенно продолжала повествование. Она знала много пословиц, афоризмов, и в разговоре на любую тему использовала их. Ее уважали и побаивались родственники, потому что «приговор», вынесенный ею, был всегда справедлив и надолго сохранялся в памяти людей.

Другой сказитель, Магомет Дзаурбекович Чахкиев (1883–1980), уроженец с. Базоркино ЧИАССГ, также знал много сказок, преданий и легенд. Очень любил рассказывать о проделках весельчака и балагура Цагена. Я записывал от него тексты, когда он был прикован к постели. Вернее, я не записывал, а только слушал и иногда задавал наводящие вопросы. Следует отметить, что сесть с карандашом в руках и записывать — значит потерять многое из рассказа. Слушать должен один, а записывать другой. Так я по возможности и поступал. М. Д. Чахкиев внимательно следил за слушателем, и если он был доволен тем, как слушатель воспринимает его рассказу то мог импровизировать долго, переходя от одного жанра к другому. Повествуя, сказитель сопереживал, и когда в сказке («Ахкепиг», № 35) девушка согласилась выйти замуж за убийцу своих родителей, он даже прослезился. Чахкиев сам был сиротой и имел большую семью: пять сыновей и семь дочерей. Магомет Дзаурбекович от серьезных жанров мог легко переходить к веселым: анекдотам, притчам, каламбурам. Оправдывая такую легкость, он сказал мне: «Когда у Шамиля спросили, какими языками он владеет, говорят, он ответил: „Кроме арабского я знаю три языка: аварский, кумыкский и чеченский. На аварском я иду в бой, на кумыкском изъясняюсь с женщинами, на чеченском шучу“». И добавил: «Если имам Шамиль шутил, то мне и подавно можно».

Как-то в 1966 г. я выступал по телевидению, разговор шел о фольклоре. Вечером ко мне зашел мой сосед Ихван Ибрагимов (род. в 1928 г., образование начальное, за трудовые заслуги награжден «Знаком почета») и сказал, что знает много сказок. Он рассказал замечательную сказку «Сын отважной женщины», сказки о нарт-орстхойцах, в том числе «Гезама Али и Толам-Аго». Через несколько лет (в 1977. г.) я вновь попросил его рассказать мне эти сказки, и он почти слово в слово повторил их.