Осенью гуси собрались улетать. Держит Марокльнавт своего мужа-гуся на привязи: жалко, улетит.
— Пусти, весной опять прилечу! — просит гусь.
Пожалела, отпустила, а сама изводится. Сын-гусенок утешает: то олененка добудет, то уток принесет.
Весной гуси опять прилетели. Встретила Марокльнавт своего мужа-гуся; стали опять вместе жить. А сын уже большой стал.
Один раз пошел на охоту старший сын Эмэмкута и Марокльнавт и добыл гуся, мужа своей матери. Каманхнавт, злая баба-ящерица съела гуся, а кости сберегла, сохранила. Рассердились гуси и решили Марокльнавт убить.
Один раз сидит Марокльнавт и шьет, а около паук — Сикукечх путается. Отбросила его она:
— Я шью, а ты мне мешаешь! — сказала она.
— Прячься скорее в кукуль, выходи во двор, — говорит Сикукечх.
Послушалась она, вышла во двор, забралась в кукуль, с головой закрылась, лежит, ждет.
Налетели гуси, стали ее бить. Подумали, что убили, и улетели прочь. А она вернулась в дом, опять сидит шьет.
Парнишка, сын гуся, совсем подрос, только одет не так, как люди одеты: травяная одежда на нем, на травяной постели спит. Люди-то ведь на оленьих шкурах спят и в кухлянках ходят!
Один раз собрался парнишка на охоту. Сначала решил идти, в чем дома ходил, но передумал и самую лучшую парку надел, которую ему мать дала. Ушел сын на охоту далеко от дома, добыл оленя, вдруг видит: навстречу ему человек идет. Одежа в тело вросла — та самая, которую на него мать когда-то давно надела. Это был старший сын Марокльнавт и Эмэмкута. Брат-гусенок стал звать его:
— Иди со мной есть!
— Нет, не пойду, — отвечает тот.
— Почему не пойдешь?
Стали разговаривать.
— У тебя парка хорошая, а у меня одежа в тело вросла. Думал — чужой кто.
Стали есть, разговаривать.
— Да ты же брат мой от одной матери! — сказал брат-гусь, когда тот рассказал про себя.
Заплакали оба. Пошли вместе к матери. Один смело идет, другой застыдился — очень плохо одет.
А мать давно сына ждала.
— Далеко ли был? — спросила.
— Да, далеко. Не один пришел: старший брат во дворе остался, стыдно ему войти — плохо одет, одежа в тело вросла. Как ты одела, так он все в ней ходит.
Вышла мать во двор, узнала сына, заплакала:
— Бедный мой, несчастный! Как я одела тебя — так ты и остался в той одеже.
Потом сняла с него травяную одежду, надела парку, и стал он хорош — загляденье! Накормила, велела домой к Каманхнавт идти и принести кости гуся, своего второго мужа. Сын ушел.
Каманхнавт увидела его, испугалась, хотела убежать. Говорит мужу:
— Я во двор пойду.
Эмэмкут догадался, что настоящая его жена жива. Не выпускает Каманхнавт, злую бабу-ящерицу, из дому: боится, как бы она еще какое худо не сделала. Сыну кости гуся дал, к матери послал, велел сказать, чтобы домой шла. Сын убежал за матерью, отдал ей гусиные кости. Она подула на них — стал гусь живой.
Марокльнавт расчесала волосы на прямой пробор, принарядилась и пошла к первому мужу — Эмэмкуту.
Увидела Каманхнавт: идет женщина-краса домой, стала рваться во двор — не пускают.
Вошла Марокльнавт в дом Эмэмкута, ударила себя поперек лба вдоль пробора и распалась на две части: одна отошла к гусю, а другая — к Эмэмкуту.
Эмэмкут послал за сковородой, раскалил ее. Раздел Каманхнавт догола, толкнул ее, посадил на горячую сковороду и вышел во двор изжарить жирного мяса.
Все были рады. Стали есть, пить, гулять и спать легли. А Каманхнавт на сковороде изжарилась.
Жил-был Кухт с женой Мити. Дети у них были только дочери: Синаневт, Анаракльнавт, Наа, Сирим. Жил-был также Ревне, самец-куропатка. Решил он посвататься к Синаневт. Однажды пошла Синаневт собирать крапиву. И Ревне следом за ней пошел. Сказал Ревне:
— Синаневт уже прошла, пойду и я, догоню Синаневт.
Пошел Ревне, перекрыл речку запором, рыбы наловил. Синаневт песню запела. Услышал Ревне, пошел на голос. Увидел Синаневт и кинулся на нее. Оттолкнула она Ревне и сказала:
— Ты чего? Я не хочу за тебя замуж, у тебя глаза красные.
Назад пошли, пришли к реке. Ревне сказал:
— Синаневт, давай я тебя перенесу!
Синаневт сказала:
— Я и сама прекрасно переправлюсь.
Ревне сказал:
— Ты, Синаневт, мою речку испортишь!