Вдруг опять слышит голос медведя. А она уже до середины пролива добежала, совсем Имаклик близко. Опять стал медведь как бы притягивать ее. Вот-вот догонит! Достала она свой прут, опять по льду провела, воткнув обожженный конец в лед. А сама дальше что есть духу побежала. Оглянулась назад: огромная полынья раскрылась, даже той стороны не видно. Вот уж Имаклик совсем близко. Опять слышит лиса рев медведя. Тут уж припай начался. Добежала она до припая. Посмотрела в сторону поселка, видит: на льду много старых рыбаков рыбу удят. И среди них ее отец. Побежала лиса к рыбакам. Приблизилась к ним — увидели они лису, закричали:
— Эге, смотрите, вон какая лисичка бежит!
Хотели ей дорогу преградить, да не тут-то было. У нее ведь четыре лапы! Проскочила она мимо рыбаков, мимо землянок вверх на холм поднялась. Спряталась между камней, вниз смотрит. Видит: муж-медведь по ее следам по льду спешит. Добежал до припая, не мешкая дальше пошел. А как до середины припая дошел, тут его рыбаки увидели. Взял каждый свою пешню, ждут. Как только дошел он до них, бросились они на него и пешнями закололи. Видит женщина-лиса: убили рыбаки ее мужа — белого медведя, освежевали, мясо между собой поделили и домой пошли.
Просидела она в камнях до наступления ночи. А как совсем стемнело, сняла лисью шкуру и спрятала между камнями. Снова женщиной стала и вниз в селение пошла. Видит: отец ее в свою землянку вошел. Приблизилась она к отцовой землянке. Остановилась, боится войти. Слышит: разговаривают в землянке двое. Вошла она в сени. Чувствует: медвежьим мясом пахнет. Ну раз уж в сени вошла, то и дальше идти надо. Увидели ее родители, обрадовались и удивились. Очень уж они по дочери соскучились и жалели, что ее совсем одну оставили. Они как раз собрались медвежье мясо есть, дочку приглашают. Отказалась она — как может мясо своего мужа есть!
С тех пор и стали они жить все вместе. Хорошо жили, дочку больше не покидали. Вот какая это длинная сказка.
Куда ее собачка делась — не знаю. И вышла ли женщина еще раз замуж — тоже неведомо.
Старшина Укивака ревнивый был. Летом, когда возвратится с охоты, берет торбаза жены, подошву щупает. Если подошва сырая, бьет жену. Так и жил старшина. Уже лицо жены все черное от побоев стало. Она и думает: «Если останусь здесь, плохо мне будет. Уж лучше умереть. Но если в землянке умру, плохо мне будет. Лучше в море уйти. Вот хорошо было бы. Если здесь себя убью, придет муж — увидит меня. Если в море уйду, ни муж не увидит, ни соседи: хорошо мне будет». Приходит муж с охоты домой, берет ее торбаза, подошву щупает. Если подошвы сухие, муж добрый. Поедят и спать ложатся.
Вот раз пошел старшина на охоту утром пораньше. Охотится он на льду, а жена взяла свою новую одежду, еще ненадеванную, оделась и вышла из землянки. Тем временем небо прояснилось. Еще очень рано было. Стоит женщина возле своей землянки и думает: «Если в тундру пойду, увидят меня. Искать будут и найдут. Если в море по льду уйду, не увидят меня». И отправилась на берег к подставкам для байдар. По следам охотника на лед вышла.
Идет, идет, перед ней сплошной лед тянется. Быстро идет, думает, далеко отошла. Оглянулась: все на том же месте — подставки для байдар совсем близко стоят. Бегом побежала. Бежит, а устанет — шагом пойдет. Отдышится и снова бежит. «Ну, — думает, — теперь уж далеко отошла». Обернулась — подставки для байдар опять совсем близко. Опять, значит, с места не сдвинулась. Рассвело. Вот и думает женщина: «Неужели моя земля Укивак не велит мне в воде умирать, мешает в море уйти? Пока еще не увидели меня, поднимусь-ка я на гору Укивак». Стала подниматься. Когда поднялась, видит большой плоский камень. Села на камень, капюшон на голову надела, опушку на глаза опустила и заплакала. Вспомнила всю свою жизнь у мужа, и так-то ей обидно стало! Горько плачет, ногами большой камень пинает. Вдруг чувствует, как будто камень под ней вперед подвинулся. Перестала плакать. Опушку капюшона отвернула, на большой плоский камень глянула. Видит: лежит камень неподвижно. Опустила опушку на глаза и говорит себе:
— Чего же я боюсь? Ведь я сюда пришла, чтобы умереть.