Сказки кофейного фея

– Как же, Madame… Везде эти Ваши – тенора! – Я резко щелкаю пальцами и поднимаю глаза и руки к верху в артистичном, нервном жесте, будто бы отпуская наверх вездесущего ангела ревности. – Куда же нам без них!

Я усиленно изображаю пылкую «сердитость,» отвернувшись от нее, и пытаясь закрыть окно в машине. Стекло поднято до упора, красная кнопка с недоумением, нервно, мигает, расплавляясь в коже подлокотника Разгадав мою игру, фей осторожно касается пальцем камня моего подбородка и повторяет его линию, выдыхая нежные слова мне в ухо, но это отлично слышит и Ворохов…

– Любимый, да чихать мне на всех: теноров, на дирижеров, на солистов… На всех, кроме тебя. Мне только ты нужен… Как же точно ты недавно сказал: «Мне нужна лишь твоя тяжесть тела, лишь твоя нежная глубина до сердцевины звезды,, лишь твой выдох в небо, когда голова твоя лежит на моем плече, а затылок пульсирует в моей ладони.. Только твоя… Другие – не моя весовая категория.. Понимаешь, не моя… Еще раздавлю! Или – раздавят!» – Она нежнейшим, страстным, ползущим поцелуем повторяет контур моей щеки, губ, выгибает спину, как кошка, и кладет голову на мое плечо.. – Обними меня!.. Крепче.. Вот. Мне на колготки нужно было носки надеть. Просто – носки. Но кто же идет в театр в носках?! Хотя, если Виолетта с тазиком по сцене носится, то..

– Обалдеть! – Хрипло шепчу я, и потерянно подмигиваю Мишке – Я думал, она не слышит, спит..

– Да, брат, круто ты попал! – Щурится мне в ответ левый глаз Ворохова. – Такие признания – рискованны.

– Только не в присутствии Дамы в черном… – Я нервно скашиваю рот влево, давлю зевоту..

– Ты был похож на зверя.. На раненного зверя… Не холеный профессор, а средневековый Ланселот, в грубом рядне, только что зарубивший мечом парочку пьяниц, скосивших глаза не в ту сторону, на пятку королевы Джиневры или на след на песке от ее покрывала.. Я думал, ты и меня зарубишь! Мимоходом.. Ну, ничего. Ради нее, я думаю, можно! – Мишка опять подмигивает мне, и перескакивает, как пантера, на водительское сиденье. Машина, рвет с места, сверкая фарами и урча, как очнувшийся от дремоты зверь, довольный и сытый.

– Ты, главное, Ане не забывай такие же слова говорить в нужную минуту. Остальное – неважно. Разберемся. Я никогда не рублю с плеча.– Говорю я Мишке вполголоса, одной рукой касаясь его правого плеча, а другой -прижимая к себе драгоценную ношу.. Кажется, она опять задремала…

Глава девятая. Тарантелла фея…

Едва войдя в квартиру, и повиснув на моем локте, фей, снимает туфлю с правой ножки и бросает ее, без прицела дальности, вглубь прихожей, с воинственным криком амазонки: «Ура, мы до-оо – ма!»

– Тише, тише, любовь моя! – Я со смехом прижимаю ее к себе… – Ты же всех соседей так перебудишь!

– Madame, с Вами всегда – полный абзац! – Немедленно фыркает и грохочет смехом за моим плечом Ворохов. – Может, мы еще и тарантеллу спляшем?

– Давайте! – Моментально соглашается фей, и в прихожей начинается что то невообразимое: летит в темноту квартиры второй туфелек, замша которого безнадежно смята, на головке фея оказывается моя запыленная старая шляпа из фетра, с верхней полки гардероба, а в руках – пояс от кожаного плаща, который она превращает не то в обруч, не то в лассо, не то – в змею, опутывая им ошарашенного в конец Ворохова.

…Она танцует босиком, будто кружится маленькая искорка от костра, гибкая, теплая. Или – змейка – саламандра, согревшаяся на углях саксаульного костра в недрах огромного песочного безмолвия…

Мишка вторит ее танцу, живому и солнечному, несмотря на ночь. Да. Вот именно. В ее танце нет лунного холода. Только солнечный, медленно плавящий жар. Она кладет руку на его левое плечо, потом правое, она кружится вокруг него вихрем, а ее щиколотка и ступня, ее пятка, просто есть продолжение линии пола, одно целое с ним… Жаль, что в крохотных ладонях у нее нет бубна.

..Мишкина сильная грация зрелого гепарда только оттеняет ее пронзительную тонкость прозрачной, серебристой, горячей, нежной, плавящейся вокруг него огненной ленты, мига, солнечного луча, жизни…

Я вхожу в этот танец третьим. Незаметно для себя. Вскидывая кверху ладони, отсчитываю ритм этой бешеной тарантеллы, на которую у нее не должно хватить дыхания… Не должно. Но – хватает. Моя рука на ее левом плече. Потом на правом… Я вижу, как по ее виску сползает маленькая соленая капля, но глаза, так глубоко вобравшие в себя теплый кипящий янтарь ночных фонарей, смотрят на меня, улыбаясь, а ямочки в углу рта, оттеняют мягкость щек и подбородка. У нее очень мягкая линяя подбородка. Моя рука поддерживает ее спину. Сквозь бархат и гипюр я чувствую контур ее лопаток. Где то в их срединной ямке испуганной птичкой бьется пульс. Мои губы приникают к ее шее, мочке уха, обдают жаром родинку на виске:

– Любимая, потрясающе! Мы с тобой так давно не танцевали уже лет пять, да? Еще чуть – чуть, и все это кончится яростной эротической сценой на полу… Клянусь… Я не могу… Ты меня сводишь с ума… Совсем…