Сказки кофейного фея

– Все, что угодно, Madame, как угодно, кто угодно: художник, шофер, сапожник, швец, жнец, на дуде игрец, только – подле Вас…

– А твоя кукла, ласточка? – Я яростно сворачиваю четырехугольником ворсистый плед и убираю его под диванную подушку.– Ты ее возьмешь с собой? – Киваю на хрупкое фарфоровое чудо, стоящее в углу объемного велюра, на диванных валиках. Белолицее, фарфоровое дитя, с чуть приподнятыми бровями, кокетливо – капризно изогнутыми, в настоящей бархатной шляпке, с крохотным страусиным пером белого цвета, с крохотным же – веером «бордо», украшенном инкрустацией из хризолита, в пышном кринолине, с рюшами по вороту, рукавам и подолу, совершенно не похожа на фея.

…Но все же она, чем то, неуловимо напоминает мне его.. Хрупкостью. Волшебностью… Нежностью. Удивленостью перед миром, которое тщательно выписано на тонком лице неведомым мне художником столетней давности. Кружева на вороте и манжетах у куклы слегка желты, лак на щечках потускнел…

– Горушка, я бы так хотела! Можно? – фей вопросительно смотрит на меня. – Мне нужно описать ее. В книге.

– Да, конечно! – Тотчас согласно киваю я. – Я уложу в коробку, вместе с теми фигурками, которые ты хочешь взять… А про что – книга? Это сказка?

– Нет. Это история о графине Форнарине Баруэлл, итальянке французского происхождения или – наоборот.. Помнишь, ты мне рассказывал о свитках времен королевы Елизаветы Первой Тюдор в одном из замков, в окрестностях Нортемгемпшира?

– Да, милая. – Я удивленно приподнимаю брови, внимательно смотрю на фея. Она все помнит, когда бы ей не рассказали, и где бы она не прочла это. А с виду мой фей – такой рассеянный и легкий… Как ангелочек или эльф. Порхает, почти не двигая крылышками… Роняет везде свои серебряные шарики смеха. Забывает выпить лекарство или горячее молоко, или – воду с медом на ночь. Путает валериану с коринфаром, называя его, упрямо и насмешливо: " карфагеном»..

Ее нельзя оставить одну и на пять минут – упадет или рассыплет что нибудь, и можно положиться на нее во всем, что только можно вообразить себе тайного и сложного. Запутанного, неестественного, непреодолимого и неизбежного. Положиться – на всю жизнь, как на камень или – стену.

– И что же такого сделала, эта графиня, что ты про нее книгу написать хочешь? – Мишка Ворохов с нескрываемым интересом и восторгом смотрит на фея.

– Ради своего супруга и возлюбленного, графа, королевского ловчего, Джорджа Баруэлла, графиня Фьоретта Росси убила любовника королевы Лиз, герцога Дартмутского.

– Как это? Отравила, что ли? – Мишка явно увлечен рассказом фея. Я тоже. Но – держу паузу, боясь прервать.

– Нет. Застрелила из арбалета. Отравленной стрелой. Яд синильной кислоты. Королева Лиз была ее сводной сестрой, но графиня не посчиталась даже и с этим. Герцог Дартмут хотел обвинить графа Баруэлла в заговоре против Ее Величества…

Фей произносит последние слова так естественно, как будто призрак королевы Елизаветы Тюдор только что покинул нашу гостиную. Мишка вздрагивает и оглядывается на дверь

– Фу, ты… Мурашки по спине.. Ну, ты даешь, Ланочка! Так что, не кисни, пиши. Это же, как его, бестселлер же будет! Ты уже много написала?

– Нет.. Где то – четверть… Не успеваю… Много читать надо…

– Но всего этого нет в документах! Там изложены только основные события. Графиня Фьоретта, вместе с супругом, была приговорена к казни за измену, помилована королевой. Откуда ты знаешь все подробности?! – Я потрясенно смотрю на фея. – Арбалет, и все такое? Что стрела была отравлена именно синилью из дробленой вишни, не знал никто.

– Кроме коннетабля. – Улыбается фей и берет меня за руку. – Я и не знаю, любимый. Мне просто во сне это приснилось.. Еще приснилось, как Фьоретта с королевой Лиз играли в серсо, на лужайке, перед каким то замком. Раньше играли в серсо? В средние века?

– Всегда играли, carissima, a vita mia*, – Я внезапно хриплю и судорожно глотаю, сжимая в своих ладонях ее крошечные пальчики. – Только предметы игры разные были… Медные, стальные. И какая же она, королева Лиз, голубка?

– Рыжая… Волосы, как мед расплавленный. Такая теплая… Нежная кожа Светятся прожилки. А веснушек не было у нее. Притирания, белила.. И она мало старалась бывать на солнце. А с тыльной стороны правой ладони у нее родинка.. Крошечная. И у Фьоретты была такая же. Как знак, что они кровные сестры.

– У тебя такой нет. Точно. – Я прижимаю к своей щеке, губам, виску тыльную сторону ее ладошки. Не отпускаю, держу, наконец, выдыхаю растерянно и потрясенно:

– Пора. Пойдем, моя ласточка.. Пока загрузим все, пока спустимся. Доедем… Обед будет.

– Там сейчас же не припаркуешь, мать их! – беззлобно чертыхается Ворохов. – Водилы! Понатыкали возле подъезда «бумеров» и прохлаждаются часами… Не спеши, Ланочка. Я схожу, посмотрю.. Сейчас.. – Мишка исчезает в прихожей, бросая на нас обоих долгий, выразительный взгляд, полный, не то боли, не то удивления, не то – немого восторга и солидарности.

Взгляд Ворохова ускользает от нее. Она смотрит в сторону, проверяет замочек сапожка на левой ножке, каблук…