Сказки Космоса (СИ)

— Отзовите своих аёрнцев, Мастер Гамаюн, — мягко напомнил маленький человечек.

Церсей с тревогой покосился на старого аёрнца. Тот почувствовал его взгляд.

— Ты так пристально изучал меня все это время, Церсей, — печально произнес он, — но так ничего и не понял.

— Отзовите гарпий, — с нажимом повторил Тарковски, теряя терпение, — суд вынес Сорсе приговор.

— Земной суд ничтожен для гражданина Аёрны, — пожал плечами Гамаюн.

— Что? — Церсей озвучил всеобщий вопрос. Мастер раскрыл синюю папку и толкнул ее к Капитану, предварительно вынув один расцвеченный гербами лист.

Церсей пролистал остальные бумаги и округлил глаза.

— Что это, Мастер Гамаюн?

— Я же сказал тебе, что теперь она наша, — аёрнец спустился с судейского возвышения и направился к Селене.

Лагерт заглянул в папку через плечо касианца и поперхнулся. Лернэ вытянул шею, но ничего не смог разглядеть.

— Что там? — взволнованно спросил он, без сил откинувшись обратно на подголовник.

— Несколько бумаг от Совета Высоты, Мастер Лернэ, — пояснил Гамаюн, — и восемнадцать сопроводительных писем от Патронов, заверенные их печатями и именами. Селене Сорсе даровано гражданство Аёрны.

Зал накрыла тишина. Гамаюн протянул Селене бумагу и ручку.

— Одна подпись, дитя мое, — тихо проговорил он, — и мы заберем тебя с собой.

Селена посмотрела на него без всякой благодарности и не приняла документ. Хонор и Браво переглянулись над ее головой.

— Алк мечтал показать тебе Аёрну, — еще тише шепнул Мастер. — Проводи его домой, дитя мое.

Сорса дрогнула и поставила судорожный росчерк на листе. Гамаюн сложил документ и убрал под иссиня-черный мундир.

Тарковски и Церсей обменялись быстрыми взглядами.

— Это совершенно недопустимо, — прошипел лысый мужчина и подал знак. Десять гвардейцев отлепились от стен, подчиняясь его приказу, и двинулись к Сорсе. Хонор и Браво откинули синие плащи, заставив их замереть. Президент отшатнулся в кресле. На поясах аёрнцев висело по кобуре.

— Снаружи ждет еще дюжина моих щеглов, и на сей раз они вооружены не только клювами, — спокойно сообщил Гамаюн.

— Вы не посмеете, — потрясенно пророкотал Церсей и бросил взгляд на Лагерта. Зрачки седого маёльца обратились в две узкие черные щели. Он отнюдь не разделял уверенности Капитана.

— Аёрнцы никогда не оставляют своих, — возразил Гамаюн и обернулся к Президенту. — Земля забрала у нас лучшего сына — взамен пусть отдаст лучшую дочь.

Президент сидел, вцепившись в столешницу, с белым как мел лицом. Глаза в паутине морщин неотрывно следили за каждым движением Хонора и Браво.

— Мы можем открыть огонь в ответ на угрозу, — вкрадчиво предупредил господин Тарковски. Гвардейцы потянулись к оружию.

— Браво, у тебя зоркий глаз и меткая рука, — спокойно отозвался Гамаюн, не удостоив очкарика взглядом, — доверяю тебе самую маленькую мишень.

— Да, мой Мастер.

Тарковски посерел. Гамаюн вновь обратился к Президенту.

— Меня терзают страшные подозрения, — тихо проговорил он, — и если они верны хотя бы на сотую долю, то мы стоим на пороге горьких времен, господин Президент. И вы выбрали не ту сторону. Впрочем, думаю, выбирали за вас, — Мастер смерил лысого мужчина тяжелым взглядом. — Но сейчас я жду вашего решения. Отпустите всех аёрнцев домой. Когда Земле потребуется помощь, Совет Высоты вспомнит об этом.

Президент шумно выдохнул и разжал пальцы. Нервным взмахом руки он приказал гвардии отступить.

— Улетайте домой, Мастер Гамаюн. Улетайте все.

Хонор и Браво вывели Селену из зала. Гамаюн ушел последним, прикрывая их спины собой.

— Аёрна ценит мужество, — напоследок сказал он, но Кирина не поняла, кому адресованы эти слова, — а я всегда помню о своих долгах.

Глава 35. Старший Брат

В прямоугольный люк внизу двери проскользнул поднос. Кирина приподнялась на узкой постели. В тусклом неоновом свете, пробивавшемся в зарешеченное оконце под потолком, любое варево выглядело одинаково бурым и студенистым.

Девушка поставила поднос на колени и отправила в рот ложку вязкой похлебки. Затем еще и еще одну, стараясь глотать, не разбирая вкуса. Это стало ее девизом: не разбираться в том, что творилось вокруг. Не принюхиваться к смраду, не прислушиваться к крысиной возне, не приглядываться к кислотному свету за окном. Но самое главное, не подсчитывать дни, иначе можно было сойти с ума.

Впрочем, Кирина не тешила себя иллюзиями относительно собственной вменяемости. Господин Тарковски исхитрился напоследок устроить ей пытку, до которой не дошло дело в белой комнате. В крохотной темной камере, где с трудом можно было сделать пару шагов, единственными ее собеседниками стали голоса в голове. Пока что они были всего лишь отголосками совести и воспоминаний. Но бесконечное одиночество и безмолвие делали их сильнее день ото дня.