Сказки кота Мурлыки

— Я еду издалека, — продолжал селезень, — и мне нужно отдохнуть. Я не могу скакать целый день без передышки, как моя лошадь. Вот уж поистине необыкновенное животное, другого такого в мире не сыскать. Летит как угорелая, а чтобы она остановилась, приходится каждый раз ее упрашивать. Одолеть сто километров за пару часов для нее пустяк.

Солдат слушал, не веря своим ушам, и с завистью смотрел на бесподобного скакуна, который на вид казался очень смирным. Но поскольку вояка был под хмельком, то не слишком доверял собственным глазам и больше полагался на слова селезня.

— Везет же вам! — вздохнул он. — Право слово, везет!

— Вы находите? — сказал селезень. — Ну а я не особенно доволен этой лошадью. Вы удивлены? Но, видите ли, для меня она слишком резва, я ведь никуда не спешу, путешествую ради собственного удовольствия, а на такой скорости ничего толком не разглядишь. Я бы предпочел ехать потихоньку, шагом.

Винные пары совсем затуманили мозги солдату, ему уже чудилось, что деревянная лошадка дрожит от нетерпения.

— Если позволите, — с хитрым видом сказал он, — я бы предложил вам поменяться. Я-то, наоборот, очень спешу, а мой баран еле ноги переставляет, так что я чуть не лопаюсь от злости.

Селезень подошел к барану, недоверчиво оглядел его, пощупал клювом лапы.

— Что-то он маловат, — заметил он.

— Да это я его постриг. А так это большой, рослый баран. Вас он вполне выдержит. Можете не сомневаться. Раз уж выдерживал меня, да еще бежал галопом!

— Галопом?! — вскричал селезень. — Галопом? Ну, знаете, глядя на вашего барана, не скажешь, что он способен на такую прыть. Но если так, не вижу, зачем мне меняться.

— Я не то хотел сказать, — забормотал солдат. — Нет-нет, послушайте, мой баран — самое спокойное, самое ленивое и самое медлительное существо на свете. Он ползет тише черепахи, тише улитки.

— Вот это да! — сказал селезень. — Не может быть! Но у вас, мой друг, такие честные глаза, что я вам верю и готов согласиться на обмен. По рукам!

Боясь, как бы селезень не передумал, солдат проворно отвязал барана и посадил селезня на него верхом. А он, не заикаясь больше об отдыхе, взялся за поводья, готовый пуститься в дорогу.

— Эй! — закричал солдат. — Погодите! Этак вы мою саблю увезете!

Он отцепил саблю, повесил ее себе через плечо и пристегнул к поясу.

— Ну, а теперь, — обернулся он к деревянной лошадке, — отправимся и мы.

— По-моему, — посоветовал селезень, — не мешало бы сначала напоить лошадь. Смотрите, она высунула язык от жажды.

— Верно, а мне и невдомек.

Солдат пошел к колодцу за водой, а баран с селезнем свернули с дороги и побежали к полю, где их поджидали девочки и Жюль; они спрятались в высокой ржи и хорошо видели все, что происходило у трактира. Дельфина и Маринетта чуть не задушили барана в объятиях. На радостях все расплакались. И еще не скоро бы успокоились, если бы их внимание не привлек крик во дворе трактира.

Солдат притащил лошадке ведро воды, но она не собиралась пить.

— А ну пей живо, негодная тварь! — заорал солдат. — Считаю до трех! Раз. Два. Три. Ну все, напьешься в другой раз.

Он опрокинул ведро ногой, уселся на лошадку, но она продолжала стоять на месте. Солдат пришел в ярость. Он принялся бранить лошадку на чем свет стоит, но, видя, что ругань не помогает, слез на землю и процедил сквозь зубы:

— Ах, ты так! Ну, получай же!

Он вытащил свою огромную саблю, размахнулся, и голова бедной лошадки полетела в дорожную пыль. А солдат спрятал саблю в ножны и пошел на войну пешком. Кто знает, может, сейчас он уже дослужился до генерала.

Друзья двинулись в обратный путь. Дельфина держала под мышкой голову деревянной лошадки, а Маринетта тянула за веревочку обезглавленное туловище. Жюлю, конечно, было нелегко видеть, как разделались с его любимицей. Но, глядя, как радуются девочки и баран, он утешился. Куда больше он огорчился, когда пришлось расставаться с новыми друзьями.

И, хотя мама пообещала ему приклеить лошадке голову, он жалобно всхлипывал, глядя, как они покидают деревню.

Дельфина и Маринетта с опаской думали, как встретят их родители. И боялись они не зря, ибо родители поминали их ежеминутно и говорили вот что:

— Оставить их без сладкого! Посадить на хлеб и воду! Надрать уши! Чтоб знали, как удирать у нас из-под носа на незнакомом коне.

Они то и дело выскакивали на порог и смотрели в ту сторону, куда уехали Дельфина и Маринетта. Но неожиданно лошадиный топот раздался с другой стороны, они обернулись и, дрожа, воскликнули:

— Дядя Альфред!

И действительно, на ферму, верхом на вороном коне, пожаловал дядя Альфред, и еще издали было видно, как он сердит. Бедные родители побледнели как полотно и, заломив руки, проговорили:

— Мы пропали. Сейчас он все узнает. Всю правду. Вот горе-то, и зачем мы отдали такого хорошего барана! Где ты, милый наш барашек!

— Я тут! — отозвался баран и вышел из-за угла дома, а за ним — селезень и сестренки.