Сказки летучего мыша

Виктор ТОЧИНОВ Сказки летучего мыша

ПРОЛОГ

Предания старины — I.

Дибич. Май-июнь 1843 года

Многие, имевшие честь (иные — несчастье) свести личное знакомство с Леонтием Васильевичем Дубельтом, генерал-майором и начальником штаба Отдельного корпуса жандармов, — сравнивали его с Дон Кихотом.

Внешнее сходство действительно имелось: исхудалое лицо, оттененное длинными светлыми усами, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки, усталый умный взгляд…

Но Дибич хорошо знал своего начальника и был уверен: в бой с миражами, с ветряными мельницами тот никогда не ввяжется. Недаром даже злейшие враги III Отделения признавали: Дубельт «умнее всего Третьего и всех отделений собственной канцелярии…» [1]

Именно поэтому Дибич произнес слова, которые никогда не позволил бы себе произнести при предшественнике Леонтия Васильевича — при Мордвинове. Тот, безуспешно тщась восполнить усердием недостаток ума, тупо и не рассуждая давал ход самым нелепым жалобам и доносам. И, что греха таить, порой заведенные им анекдотичные «дела» порождали неуважительный смех в адрес Отделения… Трудно, например, уважать службу, по жалобе мужа-рогоносца занимающуюся розыском жены, сбежавшей с любовником… Дубельт до подобного мог опуститься в единственном случае — если получал на то прямое указание Государя.

Дибич спросил осторожно:

— Вы действительно считаете, Ваше превосходительство, что дело требует столь тщательного расследования? Могут ли игры «светской львицы» с магическими кристаллами и столоверчением представлять реальную угрозу для основ государства и веры?

«Львица» он произнес по-французски: lione. В русском языке выражение пока не прижилось. Да и оставалась графиня Юлия Павловна Самойлова в российском высшем свете «львицей» первой и, пожалуй, единственной…

Штабс-ротмистр Дибич действительно не понимал, отчего генерала столь заинтересовало пресловутое столоверчение — настолько заинтересовало, что он отозвал его, Дибича, из Варшавы, где назревали события действительно серьезные. Эка невидаль — магические кристаллы! Да в половине великосветских гостиных Петербурга регулярно практикуют подобные развлечения.

К тому же, сказать по чести, предстоящее задание не нравилось Дибичу чисто из моральных соображений. Семейство Самойловых было, как выражался в таких случаях штабс-ротмистр, с душком . Графиня Юлия Павловна в результате сложного адюльтера официально считалась внучкой собственного фактического отца [2]. Выйдя замуж, прожила с мужем совсем недолго — затем рассталась, не разводясь. И с тех пор вела жизнь более чем вольную, не оглядываясь ни на какие условности и ограничения, порождая массу слухов и сплетен. Упорно твердили, например, что приемные дочери Самойловой — вовсе не приемные, но прижиты ею от любовника, живописца Брюллова…

Штабс-ротмистр, воспитанный в старых понятиях, не горел желанием рыться в грязном графском белье. Не мордвиновские времена, в самом деле…

— Видите ли, милейший Иван Ильич… — Дубельт выдержал долгую паузу, машинальным движением придал своим знаменитым усам безупречно горизонтальное положение. Дибич хорошо знал, что жест сей служит верным признаком глубоких сомнений шефа в чем-либо — и, пожалуй, единственным зримым признаком.

— Видите ли, — продолжил генерал, — донос подобного рода, поступивший от кого угодно, я отправил бы в архив без малейших последствий. Но…

Он вновь сделал паузу, вновь коснулся усов. Штабс-ротмистр подумал, что Мордвинов давно бы уже грохнул кулаком по столу и рявкнул бы: «Исполнять немедленно!»

— Но автор доноса — Шервуд. А вы знаете, какой он обладает привилегией… К кому может обращаться напрямую.

Дибич знал. Иван (Джон) Шервуд — сын переселившегося в Россию английского фабричного мастера — обладал всеми задатками авантюриста и мошенника средней руки. Несомненно, именно в таком направлении и развивалась бы его карьера. Однако — этому прохиндею без малого двадцать лет назад посчастливилось проникнуть в Каменке в тайны назревающего выступления заговорщиков, осужденных впоследствии по делу 14-го декабря. Едва ли причиной тому стала проницательность и сыскные таланты Шервуда — скорее расхлябанность и самонадеянность горе-карбонариев.

Но как бы то ни было, за своевременный донос на Шервуда пролился поток высочайших милостей: получил денежные суммы, наследственное дворянство, был произведен в офицеры. Более того, обрел новую фамилию, вернее сказать, дополнение к старой: стал именоваться Шервуд-Верный.

Ни ума, ни таланта пройдохе награды не добавили. Спустя недолгое время III Отделение, где пытался продолжить Верный столь бурно начатую карьеру, отказалось от его услуг. Но Шервуд и много лет спустя не угомонился, продолжая внештатное доносительство…