Похоже, обитатели «птицефермы» собирались поголовно сменить место жительства… И не успели. После третьей развилки выбирать уже не приходилось – птичьи трупы устилали дорогу сплошным ковром. Преодолевая брезгливость, пошагали прямо по ним. Тушки подавались под ногами, косточки похрустывали. Все молчали.
Неожиданно Пещерник остановился. И сказал:
– Не нравится мне эта пещера… Неправильная.
Кравцов и Даня тоже остановились.
– Почему? – коротко спросил писатель. У Васька имелся опыт хождения под землей и сбрасывать его ощущения со счетов не стоило.
Однако мальчишка ничего толком объяснить не смог:
– Будто не камень вокруг, а… Помните анекдот? Как Илья Муромец орал, орал в пещеру, Горыныча на бой вызывал – а дыра-то задницей оказалась? Ну так вот, мы как бы в такую дыру и залезли… Живое все вокруг, не каменное.
– Грузишь, – констатировал Даня, пощупав стену. – Камень как камень: холодный, твердый…
– Ну не знаю я… Говорю же, кажется так… Неправильное всё, а отчего – не понять…
Но желания повернуть назад Вася пока не высказал. К тому же после крутого поворота и резкого сужения хода они
Двое бойцов Чагина, наблюдавших из восточного крыла развалин за парком и сторожкой писателя, не имели понятия о задании, полученном покойным Слюсаренко от шефа. С Архивариусом тоже никогда не имели дела. Да и вообще были из молодых и не подозревали о подоплеке происходивших и готовящихся событий.
Поэтому следили за серым джипом, подкатившим к вагончику, всего лишь с любопытством.
Зрелище действительно оказалось занимательным. Сначала распахнулась водительская дверь машины, но водитель не вышел. Затем сама собой поднялась задняя, пятая дверь джина. На землю медленно опустился пандус – опять-таки без чьего-либо видимого участия.
После чего наружу выкатилась сверкающая хромом загадочная конструкция: не то модель марсохода в натуральную величину, не то боевой робот, сбежавший из секретнейшей лаборатории Пентагона.
Выкатилась и с мерным жужжанием обогнула джип, подкатила к водительской дверце, выполнила несколько маневров и остановилась вплотную к машине. Сидевший за рулем человек перебрался на конструкцию – перебрался лишь при помощи рук. Ибо ног у него не было.
– Бляха муха… Инвалид… – удивился один из бойцов. И немедленно доложил Маркевичу. Тот распорядился коротко – не предпринимать ничего.
Верх инвалидного кресла остался прежним. Новое же шасси действительно напоминало вездеход, предназначенный для экстремальных условий. Десять широких колес низкого давления не завязли бы ни в болоте, ни в глубоком сугробе, ни в песчаной пустыне; система компенсаторов позволяла сохранять равновесие на склонах крутизной до пятнадцати градусов.
И все равно Архивариус сомневался, что стоившее изрядных денег средство передвижение сумеет втиснуться внутрь графских руин… Добираться ползком, извиваясь, как перерубленный червяк, очень не хотелось. Он рассчитывал на помощь писателя, но мобильник того не отвечал, а на двери сторожки висел замок.
К тому же он чувствовал, что из развалин за ним наблюдают. Позориться на глазах у орлов из «Рапиры» не хотелось вдвойне. Да и фактор времени играл немаловажную роль. Весь расчет был на то, что стрелять в него сразу не станут: пока информация дойдет до седоголового, пока он отдаст соответствующий приказ…
Можно успеть. Вернее, попытаться успеть.
Никакой уверенности в успехе авантюрного предприятия у Архивариуса не было.
…Опасения оказались напрасными – в той их части, что касалась проникновения в здание. Инвалидный марсоход зажужжал сильнее, но преодолел-таки достаточно крутую насыпь. И втиснулся в проем, слегка зацепив кирпичи далеко выступающими вбок колесами.
Внутри все осталось по-прежнему – совсем как пятнадцать лет назад. Но может быть, так лишь казалось. Архивариус ни разу не был здесь после ночного визита в обществе мертвого эсэсовца – но сделанные Валентином Пинегиным снимки и видеозапись изучил самым внимательным образом.
Задерживаться он не стал. Не время предаваться воспоминаниям. Люди Чагина могли в любой момент перейти от наблюдения к активным действиям.
Кресло-вездеход сразу покатило в коридор, ведущий к лесенке. В коридор, которого
Груда кирпичей – замшелых, сцементированных набившейся между ними землей – лежала на том же месте. Архивариус остановился рядом с ней. Вынул из кармана бумагу – старую, пожелтевшую и ломкую, запаянную для сохранности в пластик. Поднес к глазам, хотя давно наизусть знал, что там написано.
Сей документ – всего две рукописных строчки и стилизованное изображение ключа – обнаружили в свое время среди бумаг, оставшихся после умершего в симбирской ссылке Александра Федоровича Лабзина, известнейшего мистика, главы «Умирающего Сфинкса». Бумага проделала долгий путь через аукционы и частные собрания любителей архивных редкостей – и пять лет назад оказалась у Архивариуса.