Не то, чтобы Невра никогда не получал по лицу от женщин. Получал и ещё как. Дело было совсем не в этом, и даже не в том, что у Рии оказался на удивление сильный удар. Если бы Невра немного не отвернулся — больше рефлекторно, чем осознанно — она вполне могла бы разбить ему нос. А так удар обжёг скулу и руку Рии, но она этого, кажется, не заметила.
Дело было в самой Рие и в том, как она на него смотрела. Именно это и причиняло самую сильную боль.
— Рия послушай… — он делает шаг вперёд, осторожно, словно по тонкому льду.
Она судорожно отступает назад, в её глазах не страх, но что-то хуже и глубже. Так смотрят дети на любимого родителя, который впервые ударил их ни за что.
— Не подходи! — что-то в её голосе заставляет Невру замереть на месте, почти перестать дышать. — Не приближайся ко мне больше. Никогда!
Рия рывком распахивает дверь лаборатории, разворачивается и убегает. Невра слушает, как звук её шагов затихает вдали коридоров, будучи не в силах броситься за ней, словно находясь под властью её запрета.
Он понимает, что заслужил всё это, понимает, что поступил так отвратно, как ещё никогда в жизни не поступал. Можно было бы оправдаться приказом, необходимостью, благом, но от этого не станет легче. Он может сказать себе, что знал — всё кончится именно так. В той или иной степени, они оба знали.
***
Невра с самого начала был против этой затеи. Они все были против, но никто не смог придумать иного решения. Нужно было выбрать, что важнее — безопасность гвардейцев или Рия. И выбор был, конечно же, очевиден. Но сейчас Невра и сам не понимает, почему они всё-таки не решили поговорить с самой Рией.
Возможно, потому что это бы звучало как: «пожалуйста, уничтожь себя, чтобы нам всем жилось спокойнее».
Но это в итоге лучше, чем: «прости, мы решили, что вонзим нож тебе в спину».
Невра понимает, что сам мог остановить эту ложь, пресечь её на корню. Ещё в тот момент, когда Рия, сконфуженно улыбаясь, подошла к нему и попросила помочь с приготовлением зелья «скрывающего следы присутствия». Он мог объяснить ей, зачем действительно нужно это зелье и как оно действует.
Рия бы разозлилась и испугалась. Очень-очень сильно. Заперлась бы в комнате на час или на два. А потом вышла бы и сказала, что сделает всё, что нужно. Невра знал, что было бы именно так, потому что это Рия. Это та самая Рия, которая поплыла на небольшом кораблике на незнакомый остров, хотя побаивается воды, которая искала Мери в тёмном лесу, которая согласилась стать приманкой для обезумевшей дриады. Разве после этого они не могли доверять ей чуть больше?
Но тогда Невра не нашёл слов.
Нет.
Слова бы нашлись. Как-нибудь. Через силу, но нашлись. Тогда он не нашёл в себе смелости. Он пообещал себе, что скажет, потом, когда они начнут приготовление. Но Рия слишком быстро нашла все ингредиенты, так что Невра не успел придумать, как ей всё рассказать. И пообещал себе, что расскажет сразу после праздника-сюрприза. Но Рия была так счастлива, что он снова не смог. И пообещал себе, что расскажет сразу после того, как приготовление будет закончено.
А потом Рия ворвалась в лабораторию злая и испуганная, с дрожащими руками и с криком:
— Это жестоко!
И Нерва не смог ей ничего ответить, не смог сделать вид, что не понимает, потому что это действительно было жестоко. Ведь она догадывалась. Ещё в процессе приготовления, она смотрела на него настороженно, с сомнением хмурила брови, но ничего не сказала. Потому что она доверяла ему. А он предал её доверие.
Поэтому он слушал, как она кричит на него, кляня и его, и всю гвардию последними словами, нет, не за то, что они хотят «стереть её» (так она это назвала), а за то, что они не сказали ей сразу, не попросили её, не объяснили…
— Хорошо. Тогда я прошу тебя сейчас. Пожалуйста, выпей зелье.
Это было нечестно. Нечестно пытаться говорить с ней спокойно сейчас, когда у неё тряслись руки и срывался голос, когда она вся была как натянутая струна, готовая вот-вот порваться.
— Нет. Подожди, — она нервно сцепила пальцы, чтобы унять дрожь, — мне нужно время, нужно подумать… Я…
А потом он насильно влил зелье ей в рот, причём сделал это худшим из возможных способов. Если до этого была ещё хоть какая-то надежда на примирение, то поцеловав её он уничтожил это. Всё потому, что это Рия. Рия, которая рефлекторно отдёргивается даже от случайного касания недостаточно близких людей, которая не так давно стала подпускать его к себе ближе, чем на метр.
Невра прекрасно понимает, что испортил всё, что только можно было испортить. А вот как это исправить — нет. Более того, он не понимает, можно ли это вообще исправить.
***
Рия знает, что ничего уже не исправить, знает, что всё кончено. Её стёрли. Её уничтожили. Её больше нет. И никогда не было.
Она бежит по коридору, не понимая куда. Натыкаясь на Мико, она кричит ей что-то, что-то очень обидное, едкое, ядовитое, но сама не понимает, что. Всё это как во сне. Страшном-страшном сне. Только вот Рия знает, что не проснётся.