Сказки Мира

– Скажи мне, когда возьмешь в руки лопату, – велела Мастерица.

– Да я уже держу ее, – ответил констебль.

И тогда Мастерица сказала:

– Бог желает, чтобы ты держал в руках лопату, а лопата – тебя, и чтобы до самого утра ты бросал на себя горячие угли.

Так и простоял всю ночь констебль, бросая на себя горячие угли, и хотя он и умолял, и упрашивал, и плакал – угли не стали холоднее. Как только наступило утро, и констебль смог, наконец, избавиться от лопаты, он не стал задерживаться здесь ни на секунду, а бросился бежать, да так быстро, будто сам дьявол или судебный пристав гнались за ним. Все, кто попадались ему по пути, от изумления отказывались верить глазам своим, ибо он несся огромными скачками, словно сошел с ума. А выглядел он так, будто с него содрали кожу и выдубили, но он так никому и не рассказал о том, что с ним приключилось, потому что стыдно было.

На следующий день мимо дома, где жила Мастерица, шел прокурор. Он тоже заметил в рощице сверкавшую на солнце хижину. Тогда он решил разузнать, кому принадлежит она. Зайдя в дом, он увидел прекрасную девушку и влюбился в нее еще сильнее, чем констебль, и, сгорая от нетерпения, стал домогаться ее.

Мастерица же спросила его, как и констебля, много ли у него денег, и прокурор ответил, что он не беден и отправился домой за деньгами. Вскоре он вернулся с мешком, туго набитым монетами, и бросил его на лавку. Долго ли, коротко ли, но он добился ее согласия стать его женой, и они легли в постель. Но тут Мастерица вспомнила, что забыла закрыть на ночь дверь и собралась было встать и запереть ее.

– Ты что, сама собираешься это делать? – вскричал прокурор. – Не бывать этому, пока я здесь, – так что лежи, я сам закрою дверь.

И он выскочил из кровати, как горошина из стручка, и бросился на крыльцо.

– Скажи мне, – велела Мастерица, – когда ты возьмешься за задвижку.

– Я уже держу ее, – ответил прокурор.

– Бог желает, – сказала Мастерица, – чтобы ты держал дверь, а она – тебя, и чтобы ты ходил от стены к стене до самого утра.

Ну и пришлось же прокурору потанцевать в ту ночь! Никогда еще не выделывал он таких па, и не думаю, чтобы когда-нибудь ему захотелось повторить этот вальс. Он толкал дверь вперед, а она его – назад, и так он и летал из одного угла в другой, избитый до полусмерти. Сначала он ругался и осыпал дверь проклятьями, потом стал умолять и просить отпустить его, но дверь была неумолима и мотала его до самого утра. И лишь только дверь отпустила его, как прокурор бросился бежать, в уплату за постой оставив свои деньги и напрочь позабыв о своем сватовстве, ибо, по правде говоря, он боялся, что дверь бросится вслед за ним. Все, кого он встречал, глазели на него, выпучивая глаза от изумления, ибо он, словно сумасшедший, несся огромными прыжками и выглядел так, будто всю ночь его бодало целое стадо баранов.

На третий день мимо хижины шел шериф, и он тоже увидел золотую хижину и заглянул посмотреть, кто там живет. Едва он увидел Мастерицу, как принялся домогаться ее. И ему она ответила то же, что и двум другим. Если у него много денег, она выйдет за него замуж, если же нет – пусть идет своей дорогой. Шериф, конечно, ответил, что вовсе не беден и что сейчас же пойдет домой и принесет деньги. Вскоре он вернулся, неся на спине мешок побольше, чем у прокурора, – в нем было целых полтора бушеля2, и бросил его на лавку. Вскоре они договорились пожениться, но едва успели лечь, как Мастерица спохватилась, что забыла привести домой бычка, пасшегося на полянке, и сказала, что должна встать и завести его в сарай. Шериф поклялся всеми святыми, что не допустит, чтобы она сама пошла за теленком, и вскочил с кровати с живостью котенка, хотя был толст и грузен.

– Хорошо, только скажи мне, когда ты возьмешь бычка за хвост, – сказала Мастерица.

– Я уже держу его, – ответил шериф.

– Бог желает, – сказала Мастерица, – чтобы ты держал бычий хвост, а хвост – тебя, и чтобы к утру вы обежали всю землю.

Ну, можете себе представить, как пришлось шерифу поработать ногами: они бежали, не разбирая дороги – вверх и вниз, по горам и долам, и чем больше шериф ругался и проклинал бычка, тем быстрее тот бежал и прыгал. К рассвету шериф уже совсем выдохся и, когда смог, наконец, отцепиться от хвоста, был так счастлив, что позабыл о своем мешке с деньгами и обо всем на свете. Так как он был очень толстым, то бежал не так шустро, как прокурор и констебль, а поскольку бежал он медленнее, то и времени, чтобы поглазеть и подивиться на него, у людей оставалось побольше, и должен сказать, что повеселились они вволю, ибо его одежда, после погони за теленком, была порвана в клочья.