Сказки народов Восточной Европы и Кавказа

Повернулась сиротка и такой стала красавицей, еще краше, чем была. Одежда на ней золотом сияет, на руках браслеты, в ушах серьги драгоценные.

Плеснула колдунья на князя живой водой, и встал тот живой да невредимый. Осмотрелся вокруг, видит: жена его стоит. Бросились они друг другу на шею да сразу обо всем на свете забыли. Так домой к князю и ушли, обнявшись и не сказав колдунье ни слова. Обиделась колдунья на них и черную злобу затаила.

Живет князь с женой своей в радости да веселье. Сын у них подрастает потихонечку. Все хорошо, да однажды заболела княжеская жена. Лучших лекарей со всего света созывал князь — ничего не помогло. Околдовала колдунья сиротку злыми чарами — так и умерла она.

— Не захотела ты со мной живой жить, — проговорила колдунья, — так хоть я к тебе к мертвой приходить буду.

Долго тосковал князь, да слезами горю не поможешь. Выстроил он для жены своей хрустальную часовню, гроб там на золотых цепях повесил, а когда тоска его брала, приходил он к ней, подолгу сидел возле мертвой жены и смотрел на нее. А она и мертвая, как живая, лежала, словно уснула ненадолго и сейчас встанет, и все будет по-прежнему. Но шло время, а сиротка не вставала.

Пока сын князя и сиротки маленьким был, не давал князь ему в часовню ходить, на мать смотреть, но пришло время, и не мог уже князь удерживать мальчика, который хотел на мать хотя бы глазком одним взглянуть. А мальчику в княжеском доме ни в чем отказа не было. Наказал князь прислуге, чтобы та сыну не перечила, что ему захочется — пусть берет.

Как-то раз пошел княжеский сын на кухню, видит — корзина с яйцами стоит. Начал он с ними забавляться, да все и переколотил. Только одно осталось. Посмотрел княжеский сын на это яйцо, а оно все насквозь светится, словно из хрусталя сделано. И взяла мальчика горе-тоска.

— Поедем к маме, отец, хочу я ее повидать!

Нечего делать, пришлось князю согласиться.

Велел он запрячь пару лошадей. Едут они с сыном, едут. Приезжают к часовне. Открывают хрустальную дверь, и мальчишка сразу к матери. А она лежит, как живая. Стал княжеский сын яичком хрустальным по лицу матери своей катать: по одному глазу прокатит — глаз открывается, по другому прокатит — другой открывается. По руке яичком прокатит — рука поднимается, а потом по сердцу провел — забилось сердце, и встала сиротка из гроба, как будто и не было тех лет, что она мертвой в гробу лежала.

Разрушились чары старой колдуньи. Тут и сама колдунья объявилась:

— Ладно, девочка моя, больше я тебя мучить не буду, живи, как жила, раз тебя сын твой нашел.

Упала тут сиротка перед колдуньей на колени:

— Ты прости меня, бабушка, ведь это я сама виновата, что все время забывала о тебе, радуясь своему счастью. Теперь этого больше не будет!

К цыганской сказке «Околдованная сиротка».

Закатил князь на радостях пир на весь мир.

Со всех концов земли князей да царей созвали, а на самое почетное место колдунью усадили. А та, чтобы народ не пугать видом своим, повернулась вокруг себя два раза и превратилась в заморскую красавицу, да такую, что сам царь на балу за ней ухаживал.

Попировали, попировали да разошлись, а князь с женой и с сыном стали жить да поживать припеваючи. И старую колдунью у себя в хоромах оставили и больше в избушку на курьих ножках не отпускали.

СЕСТРИНА ЛЮБОВЬ. Литовская сказка

Перевод и обработка Ф. Шуравина и 3. Шитовой.

мерла у одного человека жена, оставила малых сирот — двух братьев и одну сестрицу. Погоревал, погоревал вдовец, но в дом хозяйка нужна, малым деткам — мать, вот он и женился во второй раз.

Выбежали как-то братья во двор поиграть.

— Ты будешь лошадка, — говорит старший, — а я — кучер. Ты «и-го-го» кричи, а я тебя погонять буду. Но-о, Сивка, но-но!

— Нет, ребята, — говорит им мачеха, — вы лучше в серых волков поиграйте. Станьте на четвереньки и кричите «у-у-у».

Послушались пасынки мачехи, стали на четвереньки — и ну выть по-волчьи. А отец, глядя на сыновей своих, не нарадуется.

— Смотри, как ребятишки наши резвятся! — говорит он жене.

А та хлопнула в ладоши и говорит:

— Вот пускай и превратятся они в волков, пускай рыщут по лесам дремучим, по пескам горючим, по оврагам сыпучим!

Не успела вымолвить, как оба брата превратились в волков и побежали к лесу.

Выскочила на крыльцо за ними сестрица, плачет, убивается, руки ломает, братьев своих милых зовет.

Тут только поняли отец с дочерью, что за мачеху он в дом привел: не женщина это Божья, а злая колдунья — лауме.

Вот и говорит отец дочери:

— Берись, Марите, за всю работу по дому, угождай мачехе как можешь. Авось смилостивится она и возвратит сыночкам моим человеческий облик.

Раньше всех в доме вставала падчерица, позже всех ложилась. Работа в руках у нее спорилась: и пряла она тоньше всех, и ткала быстрее всех, а если за рукоделье какое возьмется — вся деревня сбегалась поглядеть. Но мачехе все было мало.

— Ты уже совсем, девка, выросла, — говорила она падчерице. — Не век же тебе на отцовских хлебах сидеть, пора тебе приданое готовить!