Сказки немецких писателей

— Почтенный отец, мы хотим тебя спросить. Этот белый парень, который сегодня потешался над нами, он нам не нравится. Подумай только, все звери — медведь и блоха, фазан и навозный жук — и мы, люди, каждый показал, чем он восхваляет бога и поддерживает свою жизнь, возвышает её и украшает. Мы видели многие искусства, и удивительные, и смешные, но всякая, пусть даже самая малая, тварь всё же смогла показать что-то хорошее, приятное, и только у этого бледного малого, которого мы выловили под конец, не нашлось ничего стоящего, кроме странных, чванливых слов, намеков и шуток, которых никто не понимает и которые никому не могут принести радости. Поэтому мы спрашиваем тебя, дорогой отец, справедливо ли, чтобы такое существо способствовало возникновению новой жизни на нашей доброй земле?

Не принесет ли это вреда? Ты только взгляни на него! Глаза его полны печали, лоб изборожден морщинами, руки бледны и слабы, лицо грустно и недобро, он не излучает радости. Слов нет, с ним что-то неладно! Бог знает, кто подсунул этого парня в наш ковчег!

Древний праотец поднял светлые глаза и с улыбкой глянул на явившихся к нему с вопросами.

— Дети мои, — сказал он тихо и так мягко, что лица их сразу просветлели, — дорогие дети мои! Вы правы и не правы в речах своих. Господь даровал ответ, прежде чем вы задали свой вопрос. Я согласен с вами: человек из воюющей страны — не очень приятный гость, и не всем понятно, зачем нужны такие чудаки. Но господь, который некогда сотворил этот вид, конечно, знает, для чего он это сделал. Всем вам надо многое простить белым людям, это они искалечили нашу бедную землю и снова довели её до Страшного суда. Но смотрите, господь дал знак, показал нам, что он надумал сделать с белым человеком.

У всех вас — у тебя, негр, и у тебя, эскимос, — есть любимые жены для той новой жизни на земле, которую мы скоро начнем: у тебя — твоя негритянка, а эскимоска — у тебя. И только человек из Европы один. Меня это долго печалило, но теперь, мне кажется, я знаю, в чём дело. Этот человек сохранен для нас как предупреждение, как предостережение, а может быть, как призрак былого. А потомства у него не будет, если только он не растворится в потоке многоцветного человечества. Вашу жизнь на новой земле он не сможет испортить. Утешьтесь!

Опустилась ночь, а на следующее утро на востоке поднялась из воды невысокая острая вершина святой горы.

АЛЬФРЕД ДЁБЛИН

РЫЦАРЬ СИНЯЯ БОРОДА

За редким березовым леском, окаймлявшим город с севера, до самого моря тянулась холмистая равнина, кое-где покрытая кустарником и низкорослыми соснами.

От пролома в городской стене до берега моря было не более двух часов ходьбы, но дороги, что вела бы через равнину прямо к морю, не было; узкоколейка, подходившая к самой воде, делала большой крюк, оставляя далеко в стороне эту пустынную местность. В бесчисленных ложбинах стояло болото, черное и вязкое, словно клей. Здесь водились жабы да крысы; временами, словно проталкиваясь сквозь густой воздух, залетала сойка и, подхватив моллюска, улетала прочь.

Равнину пересекала цепь холмов; на самом высоком из них круто вздымались к небесам угловатые и корявые каменные глыбы — остатки выветрившихся утесов. Прежде здесь простиралось море, теперь от него осталось только болото, глухое и стылое, чуждое и морю, и суше.

Много лет назад эти земли при странных обстоятельствах отошли во владение некоего барона Паоло ди Сельви. Путешествуя по свету и проходя проливом Эресунн, он направил свою яхту в эти воды, с тем чтобы разыскать в городе отца своего старшего боцмана, скончавшегося на экваторе от черной лихорадки. Восторженный, уверенный в себе, барон искрился весельем, когда сошел на берег. В лихо сдвинутой фуражке, по трапу спускался широкоплечий моряк с кривыми ногами наездника. Но вдруг налетел порыв ветра — в то утро дул свежий, пронизывающий ветер — и фуражка шлепнулась прямо в воду. Ужас охватил матросов от такого зловещего предзнаменования, а он стоял среди них с непокрытой головой и смеялся.