Сказки немецких писателей

— Вы счастливы, — сказал он, — и ваш уверенный, радостный, мужественный образ вызывает во мне почтение и робость; через страдания и радости с волнением и спокойствием идете вы по жизни, отдаваясь ей, как тот корабельщик, который точно знает, куда он должен править, и волшебные чудесные песни сирен не собьют его с пути. Рядом с вами мне часто казалось, что я или трусливый глупец или безумец.

Есть люди, опьяненные жизнью, — ах, как страшно потом снова стать трезвым!

Рыцарь, который не хотел оставить без отклика необычные высказывания своего гостя, настойчиво просил его доверить ему наконец историю своей жизни. Отшельник задумался.

— Если вы мне обещаете, — сказал он наконец, — молчать о том, что я вам расскажу, и разрешите мне не называть никаких имен, то я это сделаю.

Рыцарь протянул ему руку и обещал с радостью всё, что его гость потребовал, пригласил хозяйку дома, в молчании которой он был уверен, чтобы она послушала рассказ, давно ожидаемый ими обоими. Она пришла, неся одно дитя на руках, а другое ведя за руку. Это была высокая прекрасная женщина на исходе отцветающей юности, ласковая и нежная, как закатное солнце, исчезающая красота которой ещё раз возрождалась в прелестных детях. Её появление привело отшельника в явное смятение, он раскрыл окно и долго смотрел на ночной лес, чтобы прийти в себя. Успокоившись, он подошел к ним, они все сели поближе к пылающему камину, и он начал рассказывать:

— Осеннее солнце сияло и согревало цветные туманы, скрывавшие долины вокруг моего замка. Музыка смолкла, праздник заканчивался, и веселые гости разъезжались в разные стороны. Это был прощальный праздник, который я давал в честь самого любимого друга моей юности, отъезжавшего сегодня со своим войском, чтобы в крестовом походе помочь великому христианскому воинству завоевать землю обетованную. С самой ранней юности крестовый поход был единственным предметом наших желаний, надежд и планов, и даже сейчас я погружаюсь с непередаваемой грустью в воспоминания о том милом и прекрасном времени, когда под высокими липами на склоне горы, где стоял мой замок, мы вместе следили за плывущими облаками, провожая их в ту благословенную, чудесную страну, где Готфрид и другие герои жили и воевали в светлом блеске славы. Но как быстро всё изменилось во мне! Барышня, цветок прелести и красоты, которую я видел всего несколько раз и которую с первой встречи полюбил неодолимой любовью, о которой сама барышня ничего не знала, приковала меня к моим горам. И вот теперь, когда я вошел в силу, чтобы воевать, я не мог уехать и отпускал моего друга одного.

Она тоже была на празднике, и я блаженствовал безмерно, созерцая её красоту. Утром, когда она уезжала и я помогал ей вскочить на коня, я осмелился открыть ей, что только ради неё не иду в крестовый поход. Она ничего не ответила мне, только посмотрела на меня, как мне показалось, испуганно и быстро умчалась.

Рыцарь и его супруга, услышав это, посмотрели друг на друга с явным удивлением. Но гость этого не заметил и продолжил рассказ:

— Все уехали. Солнце освещало через высокие сводчатые окна пустые залы, где звучали только мои одинокие шаги. Я выглянул из окна в эркере, в молчаливых лесах звучали изредка удары топоров дровосеков. Какое-то неописуемое томление овладело мною в этом одиночестве. Я не мог этого выдержать, вскочил на коня и поскакал на охоту, чтобы дать стесненному сердцу вздохнуть.

Я долго скакал, и наконец, к моему удивлению, оказалось, что местность, где я находился, была мне ранее совершенно неизвестна. Задумавшись, с соколом на руке, ехал я по прекрасной долине, освещаемой косыми лучами заходящего солнца, осенние паутинки летали как вуаль в ясном голубом воздухе, высоко над горами звучали прощальные песни улетавших птичьих стай.

И вдруг я услышал, как недалеко от цепочки гор перекликались валторны. Какие-то голоса сопровождали музыку волторн пением. Никогда раньше не наполняла меня музыка таким чудесным томлением, как эти звуки, и даже сегодня я помню многие строфы из песни, как бы принесенные на крыльях ветра: