Сказки ночного города (СИ)

- Господин Полесофф? Это вы? Моя жена зачитывается вашими романами! Как она говорит, "этот очаровательный колорит а ля Рюсс". Не будете ли вы так любезны черкнуть для нее пару слов? Может, вас подвезти куда? У нас смена почти закончилась...

Последний козырь сработал! Имя известного писателя сработало безотказно.

Все это время, девушка жалась к колонне, испуганным взглядом более походившая на избитую злыми мальчишками собачку. Породистую и красивую - одновременно жалкую и обиженную.

- Поехали?, - спросил я

- Вы, правда, писатель?, - ее марсельский акцент казался песней ангелов на Благовест...

Так, Натали, сирота, только выпустившаяся из стен интерната Сен Антуан в Марселе, переехала ко мне, в двухкомнатную студио на третьем этаже бюджетного дома, что на площади Клиши. Мы обманули жандармов совсем немного. В том, что она станет моей женой. Натали Дюпон, выпускница интерната, была больна туберкулезом, о чем молчала короткие полтора года счастья... Молчаливо она просматривала и корректировала мои рукописи, с тихой улыбкой снося боль - только бы не причинить боли мне. И когда я отвез ее в лучшую клинику доктора Монтеги, врачи только развели руками. Моих счетов, кредиток и имени было недостаточно для того, чтобы вернуть угасающую жизнь... Кашель, так характерный для этой чумы, она старательно маскировала до последнего.

Я похоронил ее в уютном уголке Пер Лашез, неподалеку от Оскара Уайльда, которым она зачитывалась. Даже могильный камень ее я украсил бессмертными стихами из "Кентервильского привидения".

03.

Такова преамбула моей истории, господа. Я не смогу передать строками всю ту боль, которая рвалась наружу из моей груди, в клочья разрывая сердце. Измученная душа смогла найти покой только когда я снова начал писать. Мой контракт с "Иллюстрасьон" был восстановлен, и руки, трясущиеся, словно у пьяницы с Рю де Гош, вновь взяли перо. Чувства лились настоящим водопадом, эмоции захлестывали читателя, увеличив продажи книг так же, как водоворот стремительно увлекает утлую лодчонку. На одной из презентаций, что проходила в "Бровари", на Вивьен, я и познакомился с опереточной певичкой Эжени Лямур (Евгения Любимова, как звали ее на Украине).

- Месье Полесофф, вы, ведь, русский?, - спросила она

- Не совсем. Я из Украины.

- Не может быть!!, - деланно-артистически она подняла черные, и на мой взгляд - чрезмерно густые - брови, - Я, ведь, тоже украинка! Из Днепропетровска. Я пела там в хоре Оперного театра. А вы откуда?

- Харьков, мадам.

- Мадемуазель, с вашего позволения..., - эта полноватая барышня определенно кокетничала, как и большинство эмигранток, с именитым земляком. Я недовольно поморщился, а она продолжила свой треп:

- Месье пишет такие грустные книги! Я просто слезами обливалась, когда читала ваш последний роман! Наверное, у вас горе? Несчастная любовь?

- Скорее - последнее, - буркнул я, понимая, что от этой барышни не отвязаться.

- О! Она ушла от вас! Как же это по-французски!, - выдала она еще один театральный пассаж.

- Да. Ушла. На тот свет!, - я круто развернулся к выходу. Презентация уже заканчивалась, а бередить и без того кровоточащую рану вовсе не хотелось. Но эта настырная баба (назвать ее по-другому у меня уже не поворачивался язык) догнала меня у самого выхода, и, ухватив за локоть, зашептала на ухо, прежде чем я успел вывернуться:

- Я знаю человека, который сможет вам помочь! Приходите ко мне в субботу, я расскажу вам о нем!

И сунула в карман пальто свою визитку...

Стоит ли говорить, что в субботу я вышел из метро на станции Сен Мартен и направился к пятиэтажному дому с табличкой, указующей на то, что каких-то сто лет назад здесь писал свои картины какой-то Мариуш Тенои. Эжени встретила меня в пафосном вечернем платье, украшенном безвкусными стразами, и тут же, распираемая гордостью, кинулась представлять меня гостям. Я с удовольствием испортил ей торжественную минуту, вычленив из публики свою старую знакомую:

- Приветствую, Наташа!

- Еб, твою мать! Эл! Ты здесь? Вот же ****ская Франция! Никуда от соотечественников не спрячешься!

Я поморщился:

- Наташка, ты без мата уже и обходиться разучилась? Как там Эд?

- Нормально. Сейчас в Лефортово. Заебал он меня своей идеей революции.

- Ну а я от нее сбежал сюда...

Эжени-Евгения смотрела на нас с широко раскрытыми глазами. Жена Лимонова никогда не казалась ей некой интересной персоной...

Уже прозвучали все комильфо-тосты, уже Наталья обложила матом какого-то поэта, который тянул руки к ее груди, когда я отозвал раскрасневшуюся Эжени в сторону:

- Мадемуазель обещала что-то мне рассказать...

- Ох, милый Эл, ну что ты так спешишь...вечер только начинается! Ну да ладно...

04.