Сказки о самой душевной науке

Главарь имел всего одну ногу, подпиравшую крестообразное тело, зато у него было четыре руки и под каждым из четырех плеч имелось по костылю. Из рыжей шерсти на голове торчали два маленьких острых ушка, а три разноцветных глаза (красный, желтый и зеленый) почему-то показались капитану звездолета грустными, особенно желтый, располагавшийся наверху, посредине лба.

(Надо сказать, что собакильский капитан был замечательным психологом, а кроме того, прошел обучение на курсах хороших манер для благородных собак. Звали его Ари, а друзья дали ему прозвище Стократ, потому что он любил приговаривать: «Стократно приумножь свои способности к общению, и из тебя выйдет хороший пес».)

Главарь на костылях постоял у клетки пару минут, а потом хрипло и как-то тоскливо произнес:

– Съедим мы вас, собак…

– Смею заметить, что поедание одними разумными существами других разумных существ противоречит вселенским моральным нормам, – сказал Ари Стократ.

Существо вытаращило все три глаза, особенно верхний, и прохрипело удивленно:

– Так вы говорящие?

– Да. Позволю себе представиться. – И Ари назвал свое имя. – А с кем имею честь?..

– Дык, пираты мы! – радостно пояснило существо. – Меня зовут Бала Бол, я тут за капитана… А чего это ты от страху не трясешься? – вдруг подозрительно спросил он. – И язык не проглатываешь? У нас тут все либо языки проглатывают, либо мелют ими всякую ерунду!

– Буду рад, если в качестве исключения из правила доставлю вам удовольствие, – галантно, как всегда, ответил Ари Стократ.

– Складно излагаешь, – одобрительно произнес Бала Бол. – Скажи, а может, ты не только говорить, но и слушать умеешь?

И глаза пирата внезапно вспыхнули такой надеждой и мольбой, что казалось, это не глаза вовсе, а три ярких фонаря у тепловоза.

– Слушание другого – одно из самых больших и сложных искусств, какие только бывают, – осторожно заметил Ари Стократ. – Я давно пытаюсь им овладеть.

– Так ты попробуй, милый, а? – засуетился возле клетки капитан пиратов, взволнованно стуча костылями. – Ну, ведь никто не может! Эти, – он кивнул на дикую толпу пиратов, – только рык и понимают, а как с ними говорить начнешь, тут же засыпают. Всех бы на реях перевешал, да у нас здесь рей нет! Да ты присядь, присядь. Страсть как поговорить хочется!

Бала Бол в мгновение ока соорудил из костылей некое подобие кресла и взгромоздился на него. Капитан звездолета устроился на полу клетки возле прутьев.

И Бала Бол заговорил.

На той планете, где он родился, формы тел обитателей зависели от условий их жизни. С самого детства страдал Бала Бол от одиночества. Ему не к кому было пойти, поэтому у него выросла только одна нога – ее достаточно, чтобы стоять. Ему не с кем было играть в домино, и у него выросла еще одна пара рук. Он так старательно высматривал того, кто смог бы его выслушать, что у него появился третий глаз.

Он рассказывал Ари Стократу о своей нелегкой жизни: беспризорном сиротском детстве, уличной компании и ее плохом влиянии; о трудном мужском ремесле пирата, о том, как осваивал его под руководством опытных наставников; об аварии своего космического фрегата, поселении на этой планете и о многом другом. Но главной темой в рассказе пирата была тоска – тоска по пониманию. За всю жизнь не встретилось ему ни одного существа, которое смогло бы его просто выслушать. Ведь и пленников он захватывал не грабежа ради, а в надежде на внимательного и чуткого слушателя. Но никто – совсем-совсем никто! – не желал, не мог, не умел слушать, и от этого все больше зверел пират и чуть было уже не превратился в полуживотное, как его матросы.

Трое суток без перерыва говорил Бала Бол, то вскакивая с места, то приседая на единственной ноге, то хохоча, то заливаясь слезами. Трое суток без перерыва внимательно, не перебивая, слушал его капитан собакильского звездолета (остальные пленники то прислушивались к рассказу пирата, то занимались своими делами). А когда словесный поток Бала Бола иссяк, его язык утомился и пират замолчал, тогда произнес Ари Стократ одну-единственную фразу:

– А сами слушать кого-нибудь вы пробовали?

Бала Бол молча взглянул на пса (при этом три его глаза от удивления чуть не вывалились из орбит) и отрицательно покачал головой. Капитан звездолета кивнул в сторону мрачной пиратской братии:

– Может быть, попробуете?

Сначала жестокими приказами, рыком и угрозами пытался Бала Бол заставить своих матросов говорить о себе. Но когда это не помогло, он крепко задумался и долго сидел у дальней стены пещеры. Между тем среди его подчиненных, похоже, зрел бунт, поскольку они были очень голодны. Погруженный в свои мысли Бала Бол не замечал этого до момента, когда матросы приблизились к нему и начали возмущенно рычать.

Капитан пиратов собирался по привычке рявкнуть на них и тем самым мгновенно успокоить, но, бросив взгляд на Ари Стократа, кивнул и внимательно прислушался. Матросы стали объяснять ему свои проблемы, и как-то незаметно рычание превратилось в человеческую речь.