– Если бы ты не цеплялся за разговоры с самим собой, то у тебя не было бы этих трудностей, – отрезал он.
Я начал долго и нудно объяснять что-то в свою защиту, но в конце концов спохватился и извинился за свою привычку постоянно оправдываться. Он улыбнулся и жестом дал понять, что совсем не сердится.
–
Я напомнил ему, что он сказал, будто бы «тональ» является «социальным лицом». Этим термином в разговорах с ним пользовался я сам, чтобы определить человека как конечный результат процесса социализации. Я указал, что если «тональ» был продуктом этого явления, то он не может быть «всем», потому что мир вокруг нас не является результатом социальных процессов.
Дон Хуан возразил, что мой аргумент не имеет никаких оснований, ведь он уже говорил мне, что никакого мира в широком смысле не существует, а есть только описание мира, которое мы научились визуализировать и принимать как само собой разумеющееся.
–
Он на секунду остановился, как будто ожидая вопросов или замечаний, но у меня их не было. Но я почему-то чувствовал себя обязанным задать вопрос и пытался сформулировать подходящий. Мне это не удалось. После всех предупреждений, которыми он начал наш разговор, мне как-то не хотелось задавать вопросы. Меня охватило непонятное оцепенение, и я был не в силах сосредоточиться и привести в порядок свои мысли. Фактически, я чувствовал и знал без тени сомнения, что не способен думать, но знал это не разумом, если только такое возможно.
Я взглянул на дона Хуана. Он смотрел на среднюю часть моего тела. Но вот он поднял глаза, и ко мне мгновенно вернулась ясность мысли.
–
Мы начинаем взращивать его с момента рождения. Как только мы делаем первый вдох, с ним мы вдыхаем и силу для
Ты должен запомнить это. Понимание всего этого очень важно.
Мне хотелось, чтобы он повторил все это еще раз, и я уже открыл было рот, чтобы попросить его об этом, но, к своему изумлению, не смог произнести ни слова. Это было очень любопытное состояние. Слова мои были тяжелыми, и у меня совершенно не было возможности контролировать свои ощущения.
Я взглянул на дона Хуана, пытаясь показать ему, что я не могу говорить. Он опять смотрел на мой живот. Потом он поднял глаза и спросил, как я себя чувствую.
Слова полились из меня, словно прорвало плотину. Я рассказал ему, что испытывал любопытное ощущение, будто я не могу ни говорить, ни думать, и в то же время мои мысли были кристально ясными.
– Твои мысли были кристально ясными? – переспросил он.
И тут я понял, что ясность относилась не к моим мыслям, а только к моему восприятию мира.
– Ты что-нибудь делаешь со мной, дон Хуан? – спросил я.
– Я пытаюсь убедить тебя в том, что твои замечания не нужны, – сказал он и засмеялся.
– Значит, ты не хочешь, чтобы я задавал вопросы?
– Нет, нет, спрашивай все, что хочешь, только не позволяй отвлекаться твоему вниманию.
Я вынужден был признать, что растерялся из-за безбрежности темы.
– Я все еще не могу понять, дон Хуан, что ты подразумеваешь под утверждением, что
–
–
Дон Хуан почесал виски.
–
Дон Хуан мурлыкал популярную мелодию, отбивая ритм пальцами на краю стула. Его глаза сияли. Казалось, они искрятся.
Он усмехнулся и покачал головой.
– Ты не слушаешь меня, – сказал он и улыбнулся.
– Я слушаю, нет проблем, – сказал я не очень убежденно.
–
Он очертил рукой край стола.
– Мы можем сказать, что