Сказки о сотворении мира

«Что-то произошло, — пугала себя Мира. — Неужели действительно роль?» Главная роль в картине предназначалась для сестры Даниеля, которая была профессиональной актрисой и подчинялась Ханту беспрекословно, потому что была влюблена в него, как Мира в юные годы. «Или поругался с Даниелем? — осенило женщину. — Неужто Даниель его бросил?» — Мира не знала, стоит ли радоваться. Когда-нибудь это должно было произойти. Когда-нибудь старый придурок должен был остаться наедине со своими проблемами и комплексами. Когда-нибудь он должен был нарваться на новую Франческу, которая вынесет из его квартиры остатки имущества, и заставит опять надеть эсэсовский мундир, чтобы заработать на жизнь.

— Храни тебя Бог, — сказала Клавдия, прощаясь с дочерью.

— Ты чего? — удивилась Мира.

— Ничего. Я всегда молюсь, когда сажаю тебя в самолет. Молюсь, чтобы увидеть снова.

Тревожно стало Мире после прощания с матерью. Она представила себе сценарий авиакатастрофы и отвлеклась от Люксембургских загадок. «Вот она, моя роль… — догадалась Мира, — заставить безбожника поверить в судьбу и смириться». В жизни Ханни было три пророчества, но только одно сбылось: он прославился-таки на весь мир, его лицо стало узнаваемым, личность обсуждаемой, фамилия — часто произносимой. Со вторым пророчеством дело обстояло хуже: «С той минуты, когда алые цветы лягут перед тобой на черную землю, — предупредила гадалка, — никогда не садись в самолет. Смерть будет ждать тебя в небе до тех пор, пока близкий человек не сядет в самолет с твоим билетом и не заберет проклятье с собой на тот свет». Хант обожал летать, но и предупреждением пренебрегать не стал. Он исключил из своей жизни провожающих с цветами, летал часто, охотно, но никогда не позволял близким использовать свой билет. Если поездка отменялась, он даже не сдавал билет в кассу, просто рвал его и выбрасывал в урну. Со временем это стало забавным ритуалом, о происхождении которого никто не знал. Только однажды в пьяном откровении он признался Мирей, что до смерти боится красных цветов, что половину своих картин он не снял, потому что съемки требовали перелетов; половину друзей растерял на разных континентах по той же причине; но главное дерьмо его жизни приключилось на Мальорке. Трусишка отказался от прогулки над Балеарскими островами только потому, что на клумбе аэропорта цвела какая-то алая дрянь и одурманивающе пахла. Такого позора Хант не смог себе простить никогда.

Третьим пророчеством его жизни стала знатная дама, которая, на старости лет должна была утешить его, внести в мятежную душу мир и покой. С дамой у Ханта был полный порядок. Вокруг него каждый день вертелось по меньшей мере с десяток знатных дам, желающих привнести себя в жизнь маэстро, но Хант предпочитал накачанных парней и слышать не хотел о старости и покое.

Мира летела в Люксембург с предчувствием катастрофы, словно видела красные цветы, упавшие на черный мрамор собственной могилы. Она не боялась смерти, она боялась переступить черту, за которой не повторится ни единого дубля предыдущей жизни. «Я буду человеком, который сядет в самолет вместо него, — решила Мира. — А если ничего не произойдет… Если злой рок не разлучит нас сегодня, я дождусь случая и распрощаюсь с ним сама! Навсегда! Окончательно. Я вышвырну этого человека из своей судьбы и научусь дышать без него. Я заново научусь ходить по земле, и наши дороги уже не пересекутся». Эта мысль скрасила Мире время в полете. О будущей жизни без Ханта она с удовольствием мечтала всегда, когда мчалась к нему на свидание, но от больного горла на высоте заболели уши. Мира попросила у стюардессы снотворное и уснула в мечтах.

Юрген встретил Миру в Люксембурге без Даниеля.

— Я ждал, — сказал он. — Не хотел уезжать без тебя. Купил билет в Париж, но не смог улететь один…

— Вы поссорились? — догадалась Мира.

— Пойдем отсюда куда-нибудь. Здесь кругом журналисты.

Они остановили такси у края каньона, вышли на смотровую площадку. Странная парочка, похожая на отца и дочь, которые встретились, обсудить дела. Он оживленно говорил, сопровождая французскую речь итальянской жестикуляцией, она висела над пропастью между берегами. Над ними по небу полз самолет, жирный как шмель, шел на посадку, сверкал полированными боками. Так низко, что можно было потрогать пальцем маленькие шасси… так медленно, что иногда зависал в воздухе… у Миры закружилась голова.

— Что? — спросил Юрген. — Тебе противен мой голос?

Небо поплыло перед глазами, словно Мира все еще была на борту, а самолет висел и висел. До удара о землю оставалась вечность.

— Мирей?..

— Мне дурно от высоты, давай спустимся?

По лестнице оба шли молча, также молча присели на скамью у фонтана, Юрген достал из кармана бархатную коробочку, и раскрыл ее.

— Бриллиант, — сказал он. — Мой подарок в честь нашей помолвки. Да! Не смотри на меня так. Я хочу на тебе жениться… здесь и сейчас, — кольцо оказалось на пальце Миры, головокружение повторилось. — Я понял главное, Мирей, что не могу тебя потерять. Если ты откажешь, в моей жизни не останется ничего святого.