Сказки о троих

…Хелен, подружка, я ведь даже не знаю, как вернуть тебе память, не то что былую ипостась… И Хелег не знает… Но я все еще по-дурацки надеюсь, что однажды, когда мое израненное тело вытянется на очередном операционном столе, открыв глаза, я увижу не опостылевшие морды хирургов, а твой ослепительный образ. И тогда…

(Ну наконец-то… Привет, отключка…)

…Сколько было… слов… о том…

Как Богу трудно с людьми…

А как… простому человеку с Богом?..

…в одной квартире, кстати…

Ха-ха…

Два раза…

Темно…»

Елена Шах, 25 лет, временно безработная. Частная квартира.

«…Самое мерзкое — когда в доме все, вроде, сделано, а нервы-то не угомонились, шалят нервишки. Я тут книжечку читаю, а Хельгушка — под скальпелем. И в который раз. И Хелег где-то запропастился, час назад приехать обещал… Ну что за наказание…

Да будьте вы все прокляты!!! Все — люди, нелюди, все, кто посмел надругаться над Прекраснейшей, втиснуть ее в грубое, некрасивое, не желающее жить тело, кто решился лишить памяти саму Любовь. Впрочем, последнее можно рассматривать и как милосердие. Могли, ублюдки, оставить в насмешку, шутки ради, — (ради шутки, ради утонченной пытки) — оставить воспоминания о том, как было раньше. Ничего… пожалели, гады… Мне подкинули…

…И не было, и не будет таких слов во всех человеческих языках, чтоб описать Ее. Пламя страсти и свет нежности, безумье свершений и уют домашнего очага, и первый цветок, подаренный возлюбленной, и первый крик новорожденного — все в Тебе. В твоем гибком стане, в лике твоем, чья красота останавливала любое Зло одним своим существованием, в руках, несущих, дарящих Счастье и Мир… Богиня… Сама Любовь…

За что?! Гады!

Ненавижу!..

Ну ничего, ничего, Хельгушка. Выкрутимся. Вытяну я тебя — не впервой. Вот Хелег скоро придет, принесет чего-нибудь, завтра к тебе сходим…

Мать… Сколько сказано о том, как Богам с людьми тяжело… А как простым смертным с ними… точнее — мне с отдельно взятой Богиней? В одной квартира, кстати…»

Олег Герс, 24 года, программист. Подъезд жилой многоэтажки.

«…Последнюю треть пути меня эти сумки чуть в могилу не свели. Перебор. Вот она, лень-матушка, что с человеком-то делает. Обломался вторую ходку за продуктами для девчонок делать — майся теперь… И умаялся, обратите внимание…

Ой, девочки, девочки, что ж вам не везет-то так? То одно, то другое… Тяжко вам обеим… Хотя почему — обеим? Вот чертова жизнь — не две их, давно знаю — одна она, одна Богиня моя двуликая, девочка ненаглядная, напополам разорванная… И угораздило же тебя…

А сил-то лишь хватает — еды подбросить да денег. А чтоб воссоединить или хоть память вернуть половинкам-полюсам — и думать забудь. Эх, Хелайя, Смерть да Любовь единые, Богиня Высокая, переоценила ты себя тогда… А я что могу? Картошку вон таскать да память вековую, не свою. Тяжеловато.

Можно даже сказать — тяжело. Сколько саг сложено о трудностях Высших с Живущими — Богов с людьми. Тяжело им, бедным… А вот как тяжело Живущему… да нет, не с Богами… Как картошку этим Богам на восьмой этаж тяжело тащить, при лифте-то сломанном? Будь этот Живущий хоть трижды Вечным Служителем Двуединой. Хотя нет… это не сага… Это уже проза жизни…»

Сказка о троих (Страсть)

Тонкие пальцы нежно касаются его кожи, перебирают волосы, щекочут за ухом…

— Счастье мое!..

Он спит…

…меч со свистом рассекает воздух, со свистом же воздух выходит из легких, воздух свистит, звенит, поет… А он уже не может петь… И проклинать… Чужая сталь нашла, слишком быстро нашла уязвимую точку…

— Жизнь моя!..

Ему снится…

…тонкие пальцы нежно касаются его кожи…

— Вина?

Он рассеянно крутит в руке серебряный кубок… Отблеск на стали, отблеск на драгоценной ткани, отблеск на ровных зубках, полуоткрытых мягкой улыбкой…

— Прошу…

Глоток… Отблеск света на стали… Глоток… Отблеск света на драгоценной ткани… Глоток… Отблеск смерти на внезапно расплескавшейся влаге… И погасли остановившиеся зрачки…

— Любовь моя!..

Тонкие пальцы… Он подносит к губам тонкие пальцы и улыбается в ответ на ее улыбку, полуоткрывшую ровные зубки.

Он проснулся.

* * *