Сказки о цветах

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Жеманная Черемуха притворилась, что не слышит. Вьюнок начал виться вверх, настойчиво повторяя:

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Черемуха накинула на плечи белую шаль — упорная лесть Вьюнка ей, видимо, пришлась по душе.

— Теперь ты еще прекраснее! — восхищался Вьюнок.

— Скажи мне это на ухо! — игриво засмеялась Черемуха.

И Вьюнок вился все выше и выше. И вот уже шептал Черемухе на ухо:

— Ты… ты прелестнейшая из черемух!

Больше он ничего не умел сказать. Но Черемухе достаточно было и этих нескольких слов, чтобы поверить в искренность Вьюнка.

Когда ветер сорвал с плеч Черемухи белую шаль, Вьюнок забыл даже эти немногие слова. Бедная Черемуха! Она с нетерпением ждала, что Вьюнок посватается к ней, но, когда настала осень, от тоски засохла, и садовник распилил ее на дрова.

Весной Вьюнок огляделся, кому бы польстить теперь. «Может быть, Розе? Нет, та чересчур воображает, — рассуждал Вьюнок. — Вообще-то она хороша, но какой у нее острый язык: скажешь ей словечко, а она точно иголкой в ответ кольнет».

Вьюнок набрался смелости и приблизился к Колу в изгороди.

— Кол, послушай, Кол, — заговорил с ним Вьюнок. — Я все думал и никак не мог придумать…

— А? Ты это мне говоришь? — спросил глуховатый Кол.

Вьюнок продолжал терпеливо:

— Тебе, кому же еще. Я хотел тебе сказать…

— А?

— Поднимусь поближе к твоему уху. — Вьюнок проворно завился вверх. — Теперь ты слышишь? — спросил он.

— Теперь слышу.

— Я все думал и не мог придумать, почему никто не видит твоей красоты и силы? Разве изгородь устояла бы, не будь тебя? Ты ведь вся ее опора. По-моему, ты не только силен, но и красив. Самое красивое дерево во всем саду.

— Поднимись повыше, — попросил польщенный Кол, а Вьюнку только этого и надо было. За одну ночь он взобрался Колу прямо на голову и накричал ему в ухо столько похвал, что растроганный старикашка даже всплакнул, а воробьи от смеха за животики хватались.

— Ты единственный меня понимаешь, — лепетал Кол. — Ты — мой лучший друг. Все остальные слепы. Даже поэты — они не посвятили мне ни одного прочувствованного стихотворения. Черемуху, Клен, Дуб — их поэты воспевают и славят, а скажи, чем эти деревья лучше меня?

— Да что ты! — воскликнул Вьюнок. — Мне на них даже смотреть противно.

И случилось, что ребенок, увидев Кол, обвитый Вьюнком, воскликнул:

— Смотри, какие красивые цветы!

— Ты слышал? Устами младенца глаголет истина, — торжественно подтвердил Вьюнок.

— Останься со мной на всю жизнь, — прокряхтел Кол. — Будешь говорить всему саду о моих достоинствах, а я буду подпирать тебя, чтобы ты не оставался в тени.

Но жить вместе им пришлось недолго. Пришла зима и нахлобучила Колу на голову большую снежную шапку, и прогнивший Кол под ее тяжестью свалился.

Вьюнок не скорбел по погибшему другу, а стал присматриваться, к кому бы теперь примазаться. И к весне Вьюнок — хотите верьте, хотите не верьте— уже кружился и вился вокруг самого могучего Дуба.

СУХОЦВЕТ

Все цветы и деревья, былинки и кусты готовились к карнавалу — к празднику возвращения Солнца, который каждый год длился по нескольку месяцев. И сколько было разговоров, тайных перешептываний о костюмах, духах, о выборах королевы карнавала! Гвоздика шила себе пышную цыганскую юбку, Черемуха собиралась укрыться белой подвенечной фатой, Каштан решил быть ветвистым подсвечником, а застенчивый Поповник складывал свои лепестки четным и нечетным числом — ведь он будет изображать гадалку, к которой иногда обращаются люди. Сколько было вложено выдумки, потрачено красок, чтобы кругом было радостно и весело. Даже липучий подзаборный Репей и тот приметал к своему зеленому сюртуку серые пуговицы.

Чтобы веселье не затихало ни днем, ни ночью, устроители карнавала наняли несколько птичьих оркестров. Грачи, кукушки и иволги свистели, куковали и пели днем, соловьи и козодои щелкали и заливались по ночам. Пчелы и шмели, божьи коровки и бабочки развлекали праздничных гостей танцами и жужжанием.

Только один обитатель сада — Сухоцвет — не готовился в празднику, не наряжался, не внес своей доли на оплату оркестра. Злой и мрачный, он ворчал, что яркие краски режут ему глаза, что птицы своим пением не дают ему по ночам спать.

— Мне думается, — заговорил он шуршащим, как солома, голосом, — мне думается, что такой языческий карнавал — напрасный перевод средств, да и только. Я подсчитал, если средства, потраченные на украшения, использовать на питательные единицы…

— … то мы могли бы доставить тебе целый воз органических удобрений, — поддела его Дикая роза.

— Над такими серьезными вещами нечего смеяться, — упрекнул ее Сухоцвет. — Мне думается, было бы куда разумнее, если бы вы скинули это пестрое тряпье, прогнали птиц в лес и прослушали мою лекцию.

— Вот как? А что ты рассказал бы нам? — засмеялась Гвоздика.

— Как своевременно подготовиться к зиме.

— Нечего говорить о зиме, когда только лето начинается! — сердито крикнула Далия. — Сестры и братья, давайте продолжим наш праздник! Птицы, играйте громче, так, чтобы у этого ворчуна уши заложило.