Сказки, рассказанные на ночь

За госпожой Розой в подвал ввалились еще шесть веселых удальцов: в присборенных кафтанах, длинных, богато расшитых камзолах, в париках набекрень, они бросали свои треуголки в воздух и страшно горлопанили.

Бахус, чинно и важно, под всеобщее ликование, подвел свою Розу к столу и усадил на почетное место. Прежде чем сесть, она с большим достоинством поклонилась присутствующим. Деревянный Бахус устроился рядом с ней, а виночерпий Бальтазар подсунул ему большую подушку, иначе он не доставал бы до стола. Шестеро вновь прибывших тоже расселись кто куда, и только теперь я понял, что это и есть Двенадцать Рейнских Апостолов, которые обычно лежат в бременском Апостольском погребе.

— Ну вот, все в сборе, — проговорил Петр после того, как шум немного улегся. — Вся молодежь семисотого года тут, все в добром здравии, как всегда. Так выпьем за ваше здоровье, барышня Роза, вы тоже нисколько не постарели, и все такая же у нас красивая и статная, как и пятьдесят лет назад. За вас и ваше сокровище — дорогого господина Бахуса!

— За здоровье Розы! За Розу! — загомонили все, чокнулись и выпили.

Господин Бахус, который пил из большой серебряной кружки, приговорил зараз, глазом не моргнув, двойную порцию рейнской меры и прямо на глазах раздулся и даже немного вытянулся, как бывает, когда свиной пузырь наполняют воздухом.

— Покорнейше благодарю, дражайшие господа апостолы и родственники, — отвечала госпожа Розалия с учтивым поклоном. — А вы все такой же бесстыдный шутник, господин Петр? О каком сокровище вы толкуете, мне неведомо, а вам негоже вгонять в смущение благонравную девицу.

Сказав так, она потупила глазки и основательно приложилась к бокалу.

— Дорогуша! Сокровище мое, — вмешался тут Бахус, глядя на Розу влюбленными глазами и взяв ее за руку. — Чего ты так жеманишься? Ты же знаешь, что мое сердце принадлежит тебе уже двести осеней подряд и что среди всех ты у меня первая, кого я спешу приголубить. Скажи, когда мы наконец устроим пир в честь нашей прочной связи?

— Срамник какой! — ответила старушка Роза и отвернулась, покраснев. — С вами и четверти часа не просидишь без того, чтобы вы не начали приставать со своими амурами. Я девушка честная, и мне стыдно даже глядеть на вас. Что вы тут разгуливаете голым? Могли бы, по крайней мере, на сегодня одолжить у кого-нибудь штаны. Эй, Бальтазар! — позвала она виночерпия, развязывая свой передничек. — Повяжи-ка это господину Бахусу, а то одно сплошное непотребство!

— Розочка, если ты меня поцелуешь, то я готов прикрыться этой тряпкой, — воскликнул Бахус, явно настроенный на любовный лад, — хотя это против всяких правил и портит мой форменный костюм, но чего только не сделаешь ради прекрасной дамы!

Бальтазар повязал ему передничек, и шалун с нежностью привалился к Розе.

— Не будь здесь этой молодежи… — устыдившись, прошептала она и слегка склонилась к нему.

Пользуясь тем, что молодежь как раз кричала и галдела, бог вина под шумок не только принял в дар от благодетельницы ее передничек, но и получил причитающиеся за неудобство проценты. Затем он снова осушил залпом кружку и снова слегка раздался вширь и ввысь, после чего ему вздумалось попеть, и он затянул хриплым испитым голосом:

Ветшают нынче замки все,
Прошло для замков время,
И лишь один стоит в красе,
Им славен город Бремен.

Роскошеству его палат

Сам кайзер, верно, был бы рад.
А в нише за решеткой
Какая там красотка!

Глаза что ясное вино,

Пылают щеки ало,
А платье! — не видал давно
Такого матерьяла!

Наряд из дуба у нее,

Из тонкой бересты шитье,
И зашнурован туго
Железною подпругой.

Да вот беда, ее покой

Закрыт замками прочно,
А я хожу вокруг с мольбой
Порою полуночной

И у решетчатых дверей

Шепчу ей: «Отвори скорей,
Чтоб нам с тобой обняться
И всласть намиловаться».

И так все ночи я без сна

Брожу по подземелью,
Но лишь однажды мне она
Свою открыла келью.

Видать, я ей не угодил,

Себе же — сердце занозил.
Открой, святая Роза,
И вытащи занозу![14]

— Какой вы, однако, озорник, господин Бахус! — проговорила Роза, когда он закончил свое пение нежной трелью. — Вы же прекрасно знаете, что господин бургомистр и господа сенаторы держат меня затворницей и строго следят за тем, чтобы я с кем ни попадя не якшалась.

— Но меня-то ты могла бы все-таки иногда впускать к себе в спаленку, дорогая Розочка! — проворковал ей на ушко Бахус. — Ах, как мне хочется отведать, каковы на вкус твои сладкие губки!