Сказки, рассказанные на ночь

— Вам бы, сударь, лучше помолиться, — тихонько проговорил старик. — Но если вы так все настаиваете, то слушайте: человек, с которым я той ночью сидел вот тут, в этом зале, угодил в скверную историю. Он продал свою душу нечистому, но выторговал себе условие, что сможет выкупить ее обратно, если предоставит взамен другую душу. Многих ему удавалось подцепить на крючок, но потом они все же у него срывались. Меня же он прихватил как следует. Я вырос неучем, без всякого надзора, а жизнь на войне тоже особо думать не учит. Бывало, скачешь по полю брани ночью, смотришь при свете луны на погибших, на друзей и недругов, и думаешь: «Вот умерли они, жизнь кончилась для них», о душе я особо не задумывался, о небесах и преисподней и того меньше. Но зная, что жизнь коротка, я хотел насладиться ею в полной мере и потому со всею страстью отдался вину и игре. Эту мою склонность и приметил слуга дьявола. Той ночью он сказал мне: «Пожить бы лет двадцать-тридцать в этом чудесном царстве, в этом винном раю, где можно пить сколько влезет, вот это была бы жизнь, верно, Бальтазар?» — «Верно, — согласился я. — Да только как мне сюда попасть?» — «А ты сначала реши, чего тебе больше хочется — пожить здесь, на земле, в свое удовольствие, в этом винном погребе, или потом, поверив во всякие сказки, отправиться туда, не знаю куда, где неизвестно, что за жизнь и нальет ли кто вина?» Я принес страшную клятву и сказал: «Пусть останки мои упокоятся там же, где лежат мои сотоварищи. Мертвые ничего не чувствуют и ни о чем не думают, это я твердо выучил, наглядевшись на тех, кто полег с пулей во лбу. Я же хочу еще пожить, и пожить весело!» На это человек тот ответил: «Ну, коли ты решил отказаться от того, что будет потом, то, считай, место виночерпия уже твое, осталось только поставить твое имя вот в этой книжице и принести по всей форме клятву». — «Плевать я хотел на то, что будет потом! — воскликнул я. — Желаю служить тут виночерпием до скончания века, пока живу, а когда зароют меня в землю, пусть черт или кто другой забирает себе все остальное!» Не успел я это проговорить, как появился некто третий. Он оказался рядом со мной и протянул мне книжицу, чтобы я поставил свою подпись. Я глянул и понял, что это вовсе не Вальтер, бывший кузнец!

— А кто? Кто это был? — сгорая от нетерпения, стали допытываться Апостолы.

Старик-виночерпий жутковато сверкнул глазами, и бледные губы его задрожали. Он несколько раз приступал к ответу, но судорога как будто сжимала ему горло, и он не мог выдавить из себя ни слова. Потом он все же собрался как-то с духом, глянул в темный угол, допил свой бокал и швырнул его на пол.

— Никакое раскаяние тебе уже не поможет, старик Бальтазар, — проговорил он, обращаясь как будто только к себе и смахивая набежавшую слезу. — Подле меня сидел сам дьявол!

При этих словах всем стало не по себе, жуть расползлась по залу. Апостолы молча глядели в свои бокалы, Бахус закрыл лицо руками, а Роза побледнела и сидела притихшая. Все замерли, затаив дыхание, и слышно было только, как у Бальтазара страшно клацают зубы.

— Отец научил меня писать мое имя, когда я был еще маленьким, богопослушным мальчиком. Я поставил свою подпись в книге, которую держал в своих когтистых лапах явившийся. С тех пор моя жизнь понеслась вскачь в разгульном веселье. Во всем Бремене не было другого такого весельчака, как виночерпий Бальтазар. Пил я без удержу, угощаясь самыми дорогими и вкусными винами, имевшимися в погребке городского сената. В церковь я не ходил, но зато, как забьют колокола, спускался вниз, выбирал бочку получше и наливал себе от души. Когда я состарился, ужас стал накатывать на меня и дрожь пробивала при мысли о смерти. Ну а поскольку у меня не было жены, которая меня пожалела бы, и детей, которые могли бы меня утешить, тоже не имелось, то мне ничего не оставалось, как напиваться до бесчувствия, чтобы заглушить эти мысли о смерти. Так продолжалось много лет, голова моя уже вся поседела, сам я весь одряхлел и ни о чем уже больше не мечтал, как поскорее уснуть в холодной могиле. И вот однажды я проснулся и чувствую, что по-настоящему я все же не проснулся, глаза не открываются, руки не шевелятся, с кровати подняться не могу, потому что ноги задеревенели. Тут собрались возле моей постели люди, потрогали меня и сказали: «Старик Бальтазар умер». «Как умер? — подумал я и перепугался. — Значит, я умер, а не сплю? Но если я умер, то откуда же у меня в голове мысли?» Меня охватил неописуемый страх, я почувствовал, как сердце мое остановилось, но где-то в глубине меня что-то продолжало шевелиться, сжималось и трепетало, трепетало. К телу это нечто определенно не имело никакого отношения, ведь мое тело умерло и окоченело. Так что же это было?

— Твоя душа, — сдавленным голосом проговорил Павел, и остальные шепотом повторили за ним: — Твоя душа!