Сказки, рассказанные на ночь

Рыцари и горожане окружили их плотным кольцом, готовясь отчаянно пробивать путь своему владыке. Герцог указал на слабейшее место в неприятельской боевой линии. Надо было воспользоваться подходящим случаем или все потерять. Недоставало лишь предводителя. Георг предложил себя, но рыцарь Лихтенштайн дал ему знак не оставлять своего места подле герцога и, став во главе отряда, обернулся напоследок к своему герцогу и зятю и с командой: «Вперед! Да здравствует Вюртемберг!» — опустил забрало.

Отряд насчитывал около двухсот всадников. Он несся рысью в форме клина.

Канцлер Амброзиус Воланд с радостным чувством облегчения смотрел на отъезд вюртембержцев. Казалось, герцог совсем о нем забыл. Амброзиусу оставалось только сообразить, как ему безопаснее слезть со своего длинноногого горячего скакуна. Но благородный конь из герцогской конюшни, терпеливо выждав, когда небольшой отряд удалится, заслышал громкий барабанный бой, призывающий к атаке, увидел гордо реющее вюртембергское знамя и вдруг с места, гигантским галопом ринулся на врага. Скакун, казалось, только и ждал этой минуты; с быстротой птицы несся он теперь по равнине за отрядом всадников. У канцлера от такой скачки помутилось в голове. Судорожно приникнув к луке седла, он пробовал кричать, но встречный поток воздуха, рассекаемый конем, подавлял его голос. В один миг скакун нагнал отряд и даже перегнал его стремительный карьер. На какое-то время канцлер стал невольным предводителем отряда.

Неприятельские солдаты чрезвычайно недоумевали по поводу нелепой фигуры, похожей скорее на обезьяну в латах, нежели на воина. Не успели они опомниться, как странное существо уже врезалось в их ряды.

Несмотря на решительную минуту, вюртембержцы разразились дружным хохотом, который окончательно смутил оторопевшего неприятеля. Храбрые воины Ульма, Аалена, Нюрнберга и десятка других имперских городов отступили перед неведомой силой, рассыпались и обратились в бегство.

Две сотни вюртембергских всадников очутились в тылу расстроенного неприятеля.

Герцог в сопровождении нескольких спутников проскакал стороной, остальные поспешно продолжали свой путь.

Союзная конница, придя в себя, поскакала за смельчаками, но настигла вюртембержцев лишь у самых ворот Штутгарта. Однако среди пленных не нашлось ни герцога, ни кого-либо из важнейших его сторонников, кроме канцлера Амброзиуса Воланда, которого сняли с коня полумертвым. Союзные солдаты обошлись с ним жестоко, когда освободили его от тяжелых доспехов. Всю вину за то, что от них ускользнула награда в тысячу гульденов, обещанная за поимку герцога, они приписали невероятной, превосходящей всяческие границы храбрости горбатого канцлера. Таким образом, герцог потерпел поражение в битве, а его канцлер — после битвы.

Глава 10

Упал герой, врагом сраженный.

И смерть его — живым упрек.
О родина, луч солнца над тобою!
А путь к тебе, увы, далек!

Л. Уланд[100]

Ночь, наступившую вслед за этим решающим днем, герцог Ульрих и его спутники провели в узкой лесной лощине; окружавшие ее скалы и густой кустарник создавали надежную защиту. Лощина эта и поныне называется Пещерой Ульриха.

Герцога вновь спас от беды хардтский музыкант: он отыскал пристанище, известное лишь местным крестьянам да пастухам. Ульрих решил передохнуть здесь, с тем чтобы, как только займется заря, со свежими силами продолжить бегство в Швейцарию.

Войска союзников захватили страну, проскользнуть мимо их глаз стало затруднительно. Удобнее ночью оставаться здесь, кроме того, лошади так утомились боевым днем, что герцогу и сопровождающим его лицам не было возможности выдержать дальнейшее преследование неприятельской конницы.

Воины расположились вокруг скудного огня. Герцог погрузился в тревожный сон и, быть может, в своих грезах забыл о потере владений. Спал и старый рыцарь фон Лихтенштайн. Маркс Штумпф, упершись могучими руками в колени, спрятал свое лицо; трудно было решить — спал он или, погруженный в горе, размышлял о судьбе герцога, разбитого в одночасье. Самый младший — Георг фон Штурмфедер, пересилив дрему, взялся караулить уснувших. Подле него сидел Ханс — Волынщик из Хардта, неотрывно смотревший на огонь. Все мысли крестьянина, казалось, сосредоточились на песенке, ее меланхоличную мелодию он напевал себе под нос тихим, подавленным голосом.

— Какая печальная песня, Ханс! — перебил его Георг, которому становилось жутко от этой унылой мелодии. — Она звучит как прощальный плач или поминальная молитва. Не могу слушать без содрогания.

— В любую минуту мы можем помереть, — ответил, не отрывая мрачного взгляда от огня, музыкант. — Потому ее и пою, чтобы достойно отойти в мир иной.

— К чему эти мысли о смерти! Ханс, ведь ты всегда был веселым малым, твоя цитра радостно звучала на деревенских праздниках. Там-то ты не пел печальных песен.