Сказки, рассказанные на ночь

— В общем и целом, — ответил тот, будто очнувшись от сна. — Когда смотришь на такую пару, то знаешь, что нужно делать. Я сейчас же сажусь в носилки, еду в Ульм и ввожу кузиночку в свой дом. Будьте здоровы, господа!

Швабский союз вновь овладел Вюртембергом, снова учредил свое правление и угнетал несчастных подданных изгнанного Ульриха, как и летом 1519 года. Сторонникам изгнанного герцога пришлось дать клятву не воевать, после чего они были сосланы в свои замки.

Георг фон Штурмфедер уединенно жил со своею возлюбленной женою в Лихтенштайне. Для молодых супругов наступила новая жизнь — жизнь, полная тихого семейного счастья.

Часто, стоя вместе у окна и глядя вниз на прекрасные долины Вюртемберга, они думали о несчастном герцоге, смотревшем некогда отсюда на свою землю. Радость молодых омрачалась при мысли о том, что крестный отец их счастья, покровитель их супружества, пребывал все еще в изгнании, вдали от родины.

Только много лет спустя герцогу удалось отвоевать родной Вюртемберг. И когда он, умудренный от своих несчастий, возвратился в отчие края сердечным правителем и рачительным хозяином, стал уважать старые права и законы и приобрел расположение к себе своих подданных, донеся до них свет святого учения, которое было его утешением в годы несчастья, тогда Георг и Мария невольно увидели в переменах судьбы Ульриха Вюртембергского волю милостивого Провидения, ведущую из тьмы к свету.

Имя Лихтенштайн исчезло со смертью старого рыцаря. Ему посчастливилось увидеть внуков, готовых с оружием в руках защищать честь своего рода.

Так и ведется на земле от веку — одно поколение сменяет другое, новое вытесняет старое, в короткий отрезок времени — пятьдесят−сто лет — забываются достойные люди, честные верные сердца, память о них заглушает стремительный поток времени, лишь немногие славные имена всплывают из Леты[105], освещая своим блеском ее волны. Их деяния не заслужили награды и не получили благодарности от окружающих, жизнь их не вызвала достойного отклика в тот момент, когда они исчезли. Так умолкло имя Волынщика из Хардта. Лишь слабые отзвуки его деяний возникают, когда пастухи показывают Пещеру Ульриха и рассказывают о человеке, укрывавшем здесь несчастного герцога. Романтические приключения Ульриха стали легендой. Серьезные историки пренебрегают ею как несущественной деталью. Однако она всплывает в памяти, если речь заходит о замке Лихтенштайн, куда еженощно приходил герцог, и когда на Кенгенском мосту показывают место, откуда Неустрашимый спрыгнул в реку.

Эти легенды являются перед нами как призрачные тени, накрывающие собою горы и долины. Холодный наблюдатель обычно смеется, когда подлинную жизнь обволакивают некою дымкой…

Старая крепость Лихтенштайн давно уже разрушена. На фундаменте замка возвышается теперь милый охотничий дом, напоминающий своею легкостью и приветливым видом испанские замки, какие в наши дни строят на развалинах Средневековья[106].

Вюртембергские поля выглядят такими же богатыми и цветущими, какими их видели влюбленные Мария и Георг, какими обозревал их скорбный взгляд державного изгнанника Ульриха. По-прежнему красуются в дивном великолепии подземные покои — бывший приют изгнанника, а журчащие струи, низвергающиеся в таинственную глубину, кажется, лепечут на неизвестном языке давно забытые саги.

У жителей края существует обычай: во время праздника Троицы ходить к замку Лихтенштайн и посещать Пещеру Ульриха. Сотни милых швабских детишек, сопровождаемые красивыми женщинами и крепкими мужчинами, спускаются в подземелье, на хрустальных стенах которого тогда играют тысячи огней.

Праздничные толпы наполняют пещеру веселым пением, которому вторит многократное эхо, к нему присоединяется журчание подземных вод. Люди восхищаются дивным творением природы, прекрасным в своем величии, несмотря на отсутствие живительного солнца и зелени плодородных полей. Потом они поднимаются к свету. Их путь лежит на вершину Лихтенштайн, и оттуда мужчины и женщины, собравшись в круг, смотрят на бескрайние просторы, любуются игрой красок и красотой природы, восхищаются своею благословенной родиной.