Сказки старого дома

— Будур попросила как-нибудь задержать его. Она застеснялась своих чувств и убежала. А этот вот претендент на ее руку тоже норовил удрать. То ли испугавшись криков Будур, не поняв их значения. То ли испугавшись стражников. Не могла же я разорваться надвое. Бежать за Будур и стеречь этого парня. Вот и сказала, чтобы его здесь придержали.

— Да? А можно было бы подумать, что виной всему вспыхнувшая с такой силой страсть, что предмет страсти приковали поближе к себе, чтобы удобнее было пользоваться. Но тогда нужно было бы этот предмет утащить в комнату Будур. Здесь ее сёстры быстро парня растерзают.

— Ваше величество, очень хорошо, что вы оказались тут. Не уходите. Сейчас я приведу Будур, и всё разъяснится.

— Веди. Посмотрим, как она выкручиваться будет. Знаю, что тебя-то на обмане так просто не поймаешь.

Прибегаю к Будур.

— Всё, нас накрыли! Твой отец наверху и пытается выяснить, почему парень привязан. Ты врать, как я, не умеешь. Поэтому на любые вопросы отвечай, что хочешь выйти за него замуж. Только это и больше ничего. Поняла?

— Поняла.

— Побежали!

Наверху всё та же картина.

— Будур, что это всё значит?

— Папа, я хочу выйти за этого человека замуж.

— А почему тогда он привязан?

— Я хочу выйти за него замуж.

— Ты его знаешь?

— Хочу выйти за него и всё тут!

— А он хочет взять тебя в жёны?

— А мне плевать, — заявила Будур и получила от меня больный щипок пониже спины. — Ой, я хочу выйти за него замуж! Чего тут непонятного?

— Сил у меня нет с вами ладить. Врёте вы всё! Сговорились, — заявил Гарун и повернулся уходить. — Не забудьте отвязать парня и готовьтесь к свадьбе».

— Вот, собственно, так наконец мы и продали Аладдина в мужья. За избавление от топора.

— Ловко, — заметил Синдбад. — А ты, Зубейда, не хочешь рассказать нам какую-нибудь историю?

Зубейда прижалась к моему плечу и помотала головой.

— Я еще ни одной истории не прожила, — звонким, как серебряный колокольчик, голосом призналась Зубейда.

— Ничего, у тебя в семнадцать лет еще всё впереди, — обнадежила Шехерезада.

Так за разговорами и шутками разошлись уже только после полуночи.

В гостевой комнате только мы с Зубейдой. Она сидит у меня на коленях и, склонив голову на плечо, дышит мне в шею. Весь дом уже спит, а мы никак не можем оторваться друг от друга.

— Какие у вас хорошие друзья, Сержи-сахеб, — промурлыкала Зубейда.

Она где-то в оборудовании моего организма отыскала правую руку, разогнула пальцы и прижала мою раскрытую ладонь к своей груди. Я и не подумал сопротивляться такому бесстыдству.

— Наши друзья, Зубейда, наши. Теперь они и твои друзья тоже, — шепчу ей в маленькое ушко, ласково поглаживая упругую округлость, к которой мне открыли доступ. — А не пора ли нам ко сну? Как ты думаешь?

— Наверное, пора. Я пойду переоденусь.

— Зачем? Снимай свое парадное платье прямо здесь.

— Как скажете, Сержи-сахеб.

Какая прелесть это парадное платье! Его приходится очень долго снимать. Откровенно любуюсь сложной процедурой. Зубейда уже не стыдится свой наготы, а, закончив процесс и тряхнув своими роскошными волосами, ныряет под покрывало нашего ложа.

Хорошо быть хозяином, не обремененным заботами. Хотя бы даже хозяином только самому себе. Когда хочешь, тогда и просыпаешься. Просыпаюсь, когда солнце уже довольно высоко. Вокруг на всём ложе ни души, кроме меня. Бросили меня одного без зазрения чего бы то ни было! Время, наверное, где-то между пора вставать и пора завтракать. Намного ближе ко второму. Черт, задумавшись, чуть не вылетел на террасу в чём мама родила, а там, у дверей уже ждет засада. Едва успел прикрыться какой-то салфеткой, сдернутой на лету со стола.

— Сержи-сахеб, а чего ты такой голый? Зубейда ограбила? Ну, я ей задам! Хотя нет, вон твои штаны позади тебя лежат.

Подлетает мать Джамили. Смеясь и отводя от меня глаза, хватает дочь.

— Сержи-сахеб, меня опять уносят! Да вы что, сговорились всё, что ли? Каждый день одно и то же…, — доносится уже откуда-то издалека.

Полить некому. Так что моюсь одной рукой, в другой держа кувшин. Хорошо хоть, что вчера Ахмед снабдил меня безопасной бритвой. Скребусь. Вроде ничего рожица в мутном зеркальце. В меру смазливая, в меру мужественная, а вообще-то ничего особо примечательного. За что она меня любит? Загадка. Семнадцать лет, как заметила Шехи? Или восемнадцать? Сам как-то стесняюсь спросить. Наверное, всё же не больше. Почти крайний срок девичества на Востоке.

Прибыл завтрак, а с ним и гость.

— Сегодня я позавтракаю с вами, — говорит Ахмед, — поговорим заодно о некоторых делах в наше отсутствие.

Все трое расселись и принялись вкушать.

— Я, собственно, больше по поводу Зубейды. Неизвестно, сколько мы будем отсутствовать, а ей нужно будет чем-то время занять. Гюльнара, конечно, может ее чем-нибудь загрузить по дому, но для молодой девушки это скучно. Али-Баба вчера хорошую мысль подал. А, Зубейда? Не хочешь торговлей тканями заняться или фарфором? Интересно, весело и время незаметно летит.

— Спасибо, Ахмед-ага. Я подумала. Наверное, интересно. Но я ведь не умею торговать. Да и этим обычно мужчины занимаются. Как смотреть на нас будут? Что скажут?