Сказки старого Вильнюса II

Круглые столы, колченогие стулья и выцветшие на летнем солнце пестрые зонты стояли чуть в стороне от тротуара, на фоне наспех сколоченного дощатого забора, призванного отделить общественную территорию от двухэтажного жилого дома, обильно украшенного вывешенными на просушку панталонами. На заборе были нарисованы точно такие же круглые столы, стулья и зонты. Настоящее кафе пока пустовало, зато в нарисованном был аншлаг. Всюду сидели пары и небольшие компании, с чашками, бутылками и бокалами. Курили, болтали, потягивая кофе и вино. Одна женщина нюхала цветок, другая гладила забравшегося под стол кота; спутник смотрел на нее с такой нежностью, что Тони мгновенно раз и навсегда простил неизвестному художнику все многочисленные технические огрехи. Рисунок был неумелым, но назвать его бездарным можно только лишившись сердца и глаз. Именно в такой последовательности.

Предложил: «Давай кофе тут выпьем».

«Учти, кофе тут очень так себе, – ухмыльнулся друг. – Но все равно, конечно, давай».

Кофе и правда оказался отвратительным. Но какая разница. Чашка теплых темных помоев со сливками – посильная плата за уникальную возможность без всяких усилий оказаться одновременно снаружи и внутри картины, побыть зрителем и персонажем, оставаясь при этом собой. То есть художником, способным не только оценить по достоинству, но и удачно дополнить чужую работу.

Тони наверняка был единственным за всю историю кафе посетителем, который долго и тщательно выбирал место, сообразуясь исключительно с собственным художественным чутьем. Даже красную ветровку, которую снял еще в самом начале прогулки, достал из сумки и снова надел, хотя и без нее было жарковато. Но красное пятно вписывалось в общую картину гораздо лучше, чем невнятная бледно-серая клякса свитера. А ярко-зеленый шарф его спутника неожиданно стал идеальным финальным штрихом, придавшим их недолговечной многомерной композиции гармонию и завершенность. В данный момент это было гораздо важней, чем вкус кофе, большим знатоком и любителем которого Тони обычно нравилось себя считать.

Всегда доверял своей зрительной памяти, и она обычно не подводила, ориентироваться в незнакомых городах начинал буквально на второй день. Но тут перестраховался, записал на салфетке сложносочиненное, совершенно невыговариваемое название улицы: Стуокос-Гуцевичяус. Чтобы иметь возможность вернуться сюда в любой момент. Когда душа пожелает.

Душа желала часто. Порой – дважды, а то и трижды в день. Впрочем, специально искать кафе не пришлось ни разу. Как бы ни кружил по Старому Городу, рано или поздно непременно оказывался у раскрашенного забора.

И был этим чрезвычайно доволен.

Однако кофе там больше не пил. По утрам ограничивался бутылкой минеральной воды, вечерами заказывал вино – винная карта, в отличие от кофейной, была тут вполне ничего. А иногда просто останавливался на другой стороне улицы и подолгу смотрел, как живые теплокровные клиенты кафе смешиваются с нарисованными. Все ждал, когда они начнут переговариваться или, чего доброго, стрелять друг у друга сигареты. Но нет. Чего не было, того не было.

Обычная публика подолгу в кафе не засиживалась, зато нарисованные посетители всегда оставались на местах. Можно было неспешно со всеми перезнакомиться и – не то чтобы придумать, скорее нащупать – их истории, слишком бесхитростные, чтобы стать литературой, но трепетная бессвязная жизнь всегда интересовала его много больше, чем самые захватывающие сюжеты. Недели не прошло, а Тони уже знал и любил их всех, как старинных приятелей. Прелестная юная женщина, ласкающая кота, и ее нежный спутник с широким скуластым лицом. Мечтательный мужчина с сигарой и его белокурая подруга, уткнувшаяся в лиловый ирис. Юноша, устроившийся за столом в компании трех девиц сразу. Пришел с одной, по уши влюблен в другую, а несколько лет спустя наверняка женится на третьей, наблюдательному человеку это видно уже сейчас. Сногсшибательная седая красотка с добродушным толстяком, явно не первый десяток лет терпеливо сносящим все ее сумасбродные выходки. Худой, гибкий музыкант положил на стол саксофон, поставил перед ним бокал с вином – дескать, угощайся, дружище – а сам шепчет что-то на ухо рыженькой девушке-лисичке, которая, заслушавшись, держит на весу кофейную чашку, забыв поднести ее к губам, или вернуть на блюдце. Румяная толстушка пришла сразу с двумя кавалерами, втайне надеясь на захватывающее выяснение отношений, но мужчины так увлеклись беседой о шахматах (понятия не имел, почему именно о шахматах, но был готов съесть их нарисованные шляпы, если это не так), что бедняжка не знает, куда деваться от скуки. Строгая коротко стриженая женщина в очках читает меню с таким видом, словно должна найти там все грамматические ошибки и поставить оценку, ее симпатичный бородатый приятель разглядывает птиц, рассевшихся на настоящих, не нарисованных проводах и, похоже, тихонько насвистывает.