Сказки старого Вильнюса III

Так или иначе, но сейчас мы тут, и Нёхиси тащит меня прямехонько в бар «Берлин», где царит полумрак, и все выкрашено в черный – стены, пол, потолок, темнота отражается в мутных зеркалах гардеробной, и от этого кажется, будто мы вошли – не в фанерную стену даже, а в ее цвет. И если так, то мы – что-то вроде пестрых плакатов. Забавная роль.

Юный охранник смотрит на нас округлившимися глазами и почти отпрыгивает в сторону, чтобы освободить проход. Его можно понять. Обычно, собираясь в город на прогулку, Нёхиси бывает настолько восхищен самой возможностью выглядеть хоть как-то, что не особо заботится о деталях. Вот и теперь он являет себя миру в долгополом красном пальто, с растрепанными волосами цвета слегка пожухшей травы, глаза надежно прикрыты круглыми стеклами розовых, как перья фламинго очков – ну хоть тут окружающим повезло, устоят на ногах. Как выгляжу я, об этом лучше вообще не задумываться, не уверен, что хочу это знать, во всяком случае, не сейчас, когда мы вошли в бар, где не бывали прежде, и внезапно оказались в центре внимания. Счастье еще, что в этом благословенном городе так много художников. Пока есть художники, существа вроде нас могут беспрепятственно гулять по улицам, не трудясь становиться невидимыми – сколь бы причудливо мы ни выглядели, объяснение готово заранее: это просто художники, вы их наверное редко встречаете, поверьте, эти еще в пределах нормы, вполне можно жить. Очень удобно.

А все-таки лучше бы мы отправились к «Ангелу». В некоторых вопросах я консерватор, каких свет не видывал.

Спрашиваю сварливо:

– Ну и куда ты меня привел?

– В другой город, – ухмыляется Нёхиси. – Видел, над входом написано: «Берлин»? Вот и отлично. Я очень сердит. Будем считать, что вышел вон, разгневанно хлопнув дверью. Все лучше, чем гулять в таком настроении по виленским улицам.

Тут не поспоришь. Так действительно лучше для всех.

– Будем сидеть здесь, пока не придумаем что-нибудь дельное, – твердо говорит Нёхиси, и я мысленно хватаюсь за голову.

Перспектива застрять навек в баре «Берлин» радует меня, но лишь своей новизной. Я люблю, когда что-то происходит со мной впервые, но все же не настолько, чтобы, скажем, утопиться в болоте. Во всем хороша мера, вот о чем я размышляю сейчас, а надо бы совсем о другом, потому что Нёхиси смотрит в мои глаза, внимательно, как заглядывают в колодец, куда уронили ведро: ну и где оно там? Как будем вытаскивать?

Иногда мне кажется, что Нёхиси говорит только то, что ему удается из меня выудить. И если действительно так, я ему сейчас не завидую, слишком много там, на моем дне, негодного барахла.

Предлагаю:

– Надо, что ли, выпить и успокоиться. А еще лучше, отправиться сразу в завтрашний день, где уже все решено. Заодно и узнаем, что мы придумали, лично я умираю от любопытства, а ты?

– Ишь какой хитрый, – смеется Нёхиси. – Ну уж нет, будем жить по порядку. Сразу в завтрашний день – это любой дурак может, а мы способны на большее, скажешь, нет?

«Нет» не скажу, конечно. Я размышляю совсем о другом.

– «Жить по порядку» сейчас, в любом случае, не вариант. Потому что унылые горожане на ярмарке взбесили тебя сегодня. И если мы хотим не просто поднять тебе настроение, а обнаружить, что оно оставалось прекрасным весь день, надо менять то, что с ними уже случилось. Переписывать прошлое, или хотя бы то, что помним о нем.

– Я тоже об этом сразу подумал, – неохотно кивает Нёхиси, разглядывая содержимое поставленной перед ним рюмки, да так внимательно, будто впервые увидел жидкий огонь. – Но, слушай, прошлое – это такая скользкая тема. Вроде, было, а вроде и не было, веры ему, сам знаешь, нет, а памяти – тем более, особенно нашей с тобой. Через какое плечо обернешься назад, то и увидишь, и никаких гарантий, что новое воспоминание хоть когда-нибудь было правдой. Прошлое – зыбкая топь, наваждение, которое длится и длится, овеществляясь в каждом нашем вдохе и выдохе, вот прямо сейчас. Ты рискнешь переписать невнятную запутанную повесть, в финале которой мы с тобой вот прямо сейчас сидим в баре «Берлин»? Не слишком довольные происходящим, но, в целом, вполне в порядке, потому что мы все-таки есть, и этого достояния у нас никому не отнять.

Пожимаю плечами.

– Тоже мне подвиг. Конечно, рискну. А если ты опасаешься, что я все испорчу, давай договоримся заранее, что это – не окончательные поправки. Пробная версия, черновик. Не понравится, перепишем заново, что-то вычеркнем, что-то досочиним, добавим новых подробностей, будем переделывать снова и снова, пока все не станет таким, как было угодно нам. Отличное развлечение, куда веселей, чем сидеть в этом баре до ночи и думать, и думать, и думать – хрен его знает о чем.

– Черновик? – с интересом переспрашивает Нёхиси. – Звучит неплохо, руки будут развязаны, а полная безответственность всегда великий соблазн.

И почти укоризненно добавляет:

– Все-таки ты очень хитрый. Как будто родился с лисьим хвостом.

– Да их была целая дюжина!