Сказки старого Вильнюса IV

– Такси. В смысле марка машины. В СССР все такси были «Волги», помните? Я думал, сейчас таких уже нет.

– В некоторых фирмах водители на своих машинах работают, – говорит Каролина. – В «шес терках»[14] – точно; не знаю, где еще. Так что вполне может быть «Волга», почему нет.

«Действительно, почему нет, – думаю я. – Почему нет? Каролинка молодец, в отличие от некоторых. Что на меня вообще нашло? Почему мне так стремно, словно в любой момент из-за угла может выскочить толпа маньяков с окровавленными топорами наперевес? Или еще что-нибудь похуже. Определенно похуже, маньяки-то ладно, справимся как-нибудь, а вот… Эй, нет, стоп, хватит, все в порядке! Шесть часов вечера, выходной день, мы вовсю развлекаемся, пасем Саливаныча, и сейчас он приведет нас к источнику блаженства, в смысле, к пирожкам. Совершенно не та ситуация, когда нужно трястись всем телом и вжимать голову в плечи, опасаясь смотреть по сторонам, чтобы, не дай бог, не увидеть чего-нибудь… А, собственно, чего?»

Нет ответа.

Да ну, вру, есть ответ. Просто он мне не нравится.

Этот ответ не нравится мне настолько, что я еще какое-то время молчу, не отрываю глаз от белеющей впереди шапки Саливаныча, уговариваю себя, что у нас все в порядке, и мне это почти удается, но тут Ежи тянет меня за рукав:

– Смотрите, а тут, оказывается, до сих пор таблички не поменяли. Вместо «Dominikonu» все еще «J. Garelio»[15]. Это, получается, с девяностого года так и висит?

– С восемьдесят девятого, – механически поправляю я.

У меня на самом деле уже появилась складная, убедительная, просто прекрасная версия, объясняющая все нелепицы разом: сегодня в Старом Городе снимают кино, условно историческое, в смысле, о советском прошлом, а что тележки с техникой и автобусы с массовкой еще не подтянулись, так просто не успели, подготовка к съемке – это же очень долгий процесс.

Но вместо этого я почему-то говорю:

– Пошли быстрее. По идее, Саливаныч вот-вот свернет за угол, на Стиклю. Только не хватало его сейчас потерять.

«Потому что он нас сюда завел, а значит, только он и выведет», – думаю я. Но убейте меня лопатой, если я решусь сказать это вслух.

Мне и не надо ничего говорить. Потому что Каролина берет меня за руку. И Ежи она тоже берет за руку. И ускоряет шаг. Мы едва за ней успеваем, сворачиваем на Стиклю вслед за Саливанычем, вот он, совсем рядом, только бы не обернулся сейчас. Не надо ему оборачиваться, я точно знаю.

Но Саливаныч, слава богу, в своем репертуаре, он несется по Стиклю, вдохновенно размахивая руками, черт знает, что сейчас творится в его замечательной башке, но могу спорить, в отличие от нас, он совершенно точно не обращает никакого внимания на таблички с названием улицы, где черным по белому написано «M. Antokolskio», как до Независимости, потом соседние улицы Антокольскё и Стиклю почему-то поменялись названиями, непонятно, кстати, какой в этом был смысл – помимо задачи свести с ума лично меня, вот прямо сейчас.

Саливаныч сворачивает еще раз, на Жиду, которая тоже больше никакая не Еврейская, а Стеклянный переулок, как раньше, я хорошо помню, и, кстати, пекарню эту я тоже помню, надо же, а. Вроде бы, она была самым первым кооперативным заведением в городе – ну, в смысле, частным, не государственным. Открылась сразу, как только разрешили индивидуальное предпринимательство, чуть ли не на следующий день. Как можно было ее забыть? Мы же все ходили сюда за пирожками, когда в кармане заводилась хоть какая-то мелочь, а наши родители пили тут кофе по воскресеньям, говорили, самый вкусный в городе и ужасно дорогой, по пятьдесят копеек чашка, но он того стоил, если верить маме, мне-то в ту пору любой кофе казался горькой гадостью. Вот сейчас бы его попробовать и оценить… Но нет. Конечно нет. Ни в коем случае.

Саливаныч заходит в пекарню, а я тащу ребят в ближайшую подворотню. В пекарню мы не пойдем. Не дай бог он нас увидит. Только не сейчас. Не надо сбивать его с толку. Если уж Саливаныч по рассеяности не заметил, как закрылась его любимая пекарня и продолжает упорно ходить сюда за пирожками, значит вернуться домой он тоже сможет. По крайней мере, до сих пор у него отлично получалось. И мы вернемся вместе с ним. Сюда же пришли? Пришли. И обратно как-нибудь выберемся.

Мы стоим в чужом дворе, где нам нет, никак не может быть места, и делаем вид, что не слышим, как орут и бормочут за окнами телевизоры. А если и слышим, то не разбираем, что именно они говорят. А если даже разбираем отдельные слова, плевать. Чего только не примерещится троим взрослым людям, сдуру решившим поиграть в детективов, расследующих дело о пирожках с капустой, самых вкусных в мире пирожках – просто потому что у них вкус нашего детства, а мы не вспомнили, не сообразили, в чем тут штука, вот дураки.