Сказки старого Вильнюса

— Я простой немецкий турист, — сказала Хайди. — Наивный и невинный, как младенец. Я приехала сюда пить ваше литовское пиво, есть ваши кошмарные, уж прости мою прямоту, цеппелины и покупать дурацкие янтарные бусы. Я ни черта не знаю о том, как тут у вас все устроено. Поэтому пусть будет прозрачная птица свэллу из Лейна. Мне так больше нравится.

Но про себя уныло подумала: «Конечно, самый обыкновенный пакет». И два стакана чилийского вина ничего не изменили.

Уснуть она, однако, не могла. Хотя десять часов почти непрерывной ходьбы в содружестве с выпитыми за день пивом, сидром и вином должны были не просто ласково ее убаюкать, а натурально свалить с ног.

Но сон не шел. От выпитого ныла голова, от долгой ходьбы — ноги. Хайди немного помаялась и села разбирать фотографии. Хоть какое-то занятие.

Сорок с лишним изображений башни Гедиминаса она безжалостно отправила в корзину, оставила себе два, да и то скорее для порядка, назвать их удачными у нее бы язык не повернулся. Зато Святая Анна вышла на удивление неплохо, и холм просто отличный, хотя хваленый заяц-людоед так и не выскочил попозировать. Стена и табличка с названием улицы: «Ла-та-ко». «Дурацкий снимок, но его следует оставить на память об одном из самых нелепых жизненных разочарований. А вот и наш волшебный летающий пакет свэллу, и уж его, красавца, я сейчас отправлю в корзину, — думала она. — И оттуда еще раз удалю, не поленюсь, чтобы уж навсегда… Ой. Что это?»

Так и не завершив роковой щелчок мышью, Хайди уставилась на экран.

«Я очень устала, — сказала она себе. — И слишком много выпила. И кстати, почти ничего за весь день не съела. Это мне только казалось, что алкоголь не действует. Всем так поначалу кажется, а потом ловят по всему дому маленьких зеленых чертей, остановиться не могут».

Она встала. Пошла в ванную, плеснула холодной воды на разгоряченное чело. Подумав, плеснула еще — на макушку. Потом выпила несколько глотков прямо из-под крана, чего никогда не делала даже дома, где вода, по идее, чище, чем тут. Или нет?

Успокоилась. Взяла себя в руки. Вернулась к компьютеру. Села. Выпрямила спину. Сделала глубокий вдох. Долго, внимательно разглядывала изображение на экране: голубое небо, белые облака, большая прозрачная птица размером с доброго гуся, только почти плоская, как рыба-камбала, унесенная ветром из своего родного Лейна, принесенная им в Хайдину жизнь с неведомой, но, несомненно, восхитительной какой-нибудь целью.

Улица Пилес Pilies g. Пингвин и единорог

— У всех, знаешь, свои представления о возможном и невозможном. Чтобы выбить человека из колеи, должно случиться нечто немыслимое, но не вообще «немыслимое», а с его точки зрения.

Нина берет чашку с кофе, подносит ко рту, но рука замирает где-то в конце второй трети маршрута, и чашка возвращается на стол.

— Вот если сейчас на улице появится… ну, я не знаю, к примеру, единорог, вот, да, белый единорог, пройдет по тротуару мимо этого кафе, ты как хочешь, а я не стану верещать или там просить, чтобы ты меня ущипнул, да я вообще бровью не поведу, потому что в мою картину мира единорог вполне укладывается. Совершенно не противоречит моим представлениям о возможном. Мало ли что я раньше никогда не видела единорогов, так я и пингвинов не видела — своими глазами, я имею в виду, по телевизору не считается, там еще и не такую херню показывают, так что не доказательство, но мы же не ставим вопрос, верю ли я в пингвинов.

— Ну вот, кстати, пингвин — это было бы ничего, — смеюсь. — Вопрос не в том, веришь ты в пингвинов или нет. Все дело в неуместности. Пингвин в нашем городе, на этой улице, в это время суток — такое же немыслимое событие, как единорог.

— Да ну, — отмахивается. — Почему немыслимое? Вполне себе мыслимое, маловероятное просто, но в мою картину мира все это вполне укладывается, и в чью-нибудь еще — тоже, а в чью-то, например в твою, — нет, я только это и хотела сказать. — И, помолчав, добавляет: — А вот если он сейчас мне все-таки позвонит, ты, ясно, и бровью не поведешь, скажешь: «Ну вот видишь», а зато я… ну, не знаю даже что. В обморок, наверное, все-таки не упаду, я в него еще ни разу в жизни не падала, но сердце точно остановится, и хорошо, если не прыгнет в горло, а то ведь подавиться можно и умереть… Да ладно, все равно, я тогда с ума сойду даже быстрее, чем подавлюсь. Потому что, если он вот сейчас позвонит, моя картина мира точно рухнет. И черт бы с ней, пакостная она у меня какая-то в последнее время.