Сказки Старой Эль

То место опустело, остыло. Умерло всё. Погибли деревья, опалённые его дыханием. Сгинули птицы. Только звёзды светили ровно и молча. Лара садилась у кромки и смотрела на них. Она облазила всё камни и уступы, собрала чешую и спрятала. Ей было достаточно той, первой, которую отец принёс. Она всё думала, думала, тёрла ладонь о ладонь и думала: зачем? Зачем отец привёл их сюда? Знал он? Видел то, что она видела?.. Спросить у отца она не смела. Даже сестре не сказала ни слова. Казалось, стоит ей открыть рот, как слова рассыпятся прахом на языке. Он коснулся меня лишь взглядом, но уже изменил. А, может, разбудил то, что давно зрело в груди под золотой пластиной. Его пластиной.

В степном городе они пробыли три дня. На четвёртое утро пошли обратно. Дошли быстро, то место обогнули, миновали. Вернувшись, Лара даже не обняв мать, бросилась в свой дом-шалаш, выстроенный на одном из гигантских буков. Этот дом ей построил друг – высокий скуластый Павле. Она взобралась по брускам, набитым на ствол и ветки, и рухнула спать – за все три бессонные ночи.

– А где Ларка? – только и спросила мать, она не удивилась отсутствию дочери так же, как и не удивлялась ничему в своей жизни.

– Спит, – коротко бросил Казимир.

Ара улыбнулась. Отец прекрасно знал, что она не расскажет матери ничего, а мать ничего не спросит. А вот с Ларой попробует поговорить, когда понесёт ей ужин в шалаш.

У бука мать встретила Павле. Он сидел в подножия дерева и неторопливо втирал масло в крышку небольшой шкатулки – подарок Ларке, не иначе. Мать вздохнула и присела рядом.

– Здравствуй, Павле.

Он поприветствовал как положено – кивком над сложенными на груди ладонями.

– Всё спит она?

Павле усмехнулся.

– Так спит, что и к завтрашнему ужину не поспеет.

– Что с ней, не думал?

– От сна бежала – теперь догоняет.

– Поешь, – мать протянула ему ещё теплую миску. – Всё равно будешь до утра сидеть. А я пойду. Смотри – не пропусти, как проснётся. Спросишь тогда, чьё золото ярче горит – земное или небесное?

Павле на мгновение задержал взгляд и кивнул. Он был высок, крепок и непривычно смугл для лесных жителей. Павле не любил сидеть на одном месте и часто надолго уходил. Говорили, он прошёл весь Великий лес и дошёл до моря. У Лары был браслет и ожерелье из розовых и белых ракушек, но она их не носила – берегла. Руки Павле с плеч до локтей были покрыты тёмно-зелёными и фиолетовыми татуировками. Спина тоже. Лара не успела разглядеть, что именно там выбито. Павле тогда заметил, что она притаилась и наблюдает, и быстро нырнул. А больше никто не знал, что Павле расписал себе тело непонятными узорами. У лесных людей только преступившие родовой закон носили отметки на теле – маленький чёрный крест на внутренней стороне запястья. Первые рисунки на левом плече у Павле появились тогда же, когда и ракушки в шкатулке у Лары. С тех пор его уходы длились все дольше. Но, вернувшись, он неизменно шел к Ларе, и они бродили по деревьям в буковой роще или уходили в Озёрные пещеры. Вот тогда она и подглядела тайну его путешествий. Лара никогда его ни о чем не расспрашивала из гордости – не говорит, значит, не хочет, а просить она не станет. Он дарил ей браслеты редкой, нездешней огранки и серьги-монеты, и обереги, сплетённые из ковыля. Дарил, как правило, молча, но больше он ничего никому не дарил, и Лара считала, что наполнила его молчание верными словами.

Теперь она спала, а он сторожил её сон. Завтра наутро ему нужно было начинать свой путь.

Лара проснулась до рассвета. Приподнялась на руках. Свет едва пробивался в новый день, окрашивая тьму в серый цвет. Она облизнула горячие после сна губы, потянулась. Ночи ей не хватило, но что-то тонкое, как игла, тревожное не давало ей вернуться в затягивающий, оглушающий сон. Косы её расплелись. Лара перекинула волосы на плечо и потянулась за гребнем. Рукоятка его была вырезана и отполирована Павле.

Павле! Она бросилась прочь из шалаша, ноги её так торопливо считали ступени, что чуть не упала, но Павле подхватил. Лара на секунду прижалась к его плечу. Успела! Он был в походном – через грудь ремни сумок, на голове повязка, вышитая ею…

– Я на всю зиму, Лар, – сказал он.

Молча вскинула глаза. Отступила на шаг.

– Ещё и лето не кончилось.

– Мне всю осень шагать, чтобы дойти. А в зиму обратную дорогу не одолею, переждать надо.

Она кивнула. Принялась заплетать волосы, глаз не поднимала. «Тебе идти – мне ждать. Тебе шагать – мне звать. Тебе находить – мне терять».

– До весны, Лара.

Кивнула склонённой головой, почти доплела косу.

Павле усмехнулся, закинул за плечо мешок с плащом. Она ухватила его за руку.

– Подожди. Возьми, – сняла с шеи цепочку с золотым зеркальным диском. – И вернись, – протянула ему золотинку в ладони и подняла глаза.

– Хорошо.

Павле убрал подарок на грудь под ремень. Задержал её руку в своей. Лара усмехнулась, лицо её стало прежним.

– Я спать дальше пойду, устала по степям ходить.

Павле выпустил руку, поправил котомки за спиной.

– Постой. Твоя мать приходила. Спросить велела: какое золото горячей – земное или небесное?

Лара резко вскинула голову:

– Иди, Павле.