Сказки темного города. Фатум

С этими словами я направилась внутрь склепа, откуда доносилось монотонное, тихое пение священника. Переступив порог и ощутив прохладу, которой сразу же обдало мои обнаженные руки, я остановилась и окинула взглядом помещение. Священник стоял над уже новым мраморным саркофагом, который был сооружен прямо рядом с местом погребения Шэризы, и держа в руке потрепанную книгу тихо читал какую–то молитву. Рядом с ним стояли Ральф с Шэрбон в компании Рамины и еще двух мужчин, которых я не знала. Бран же стоял за спиной священника держа в руках уже догоревший огарок свечи, от которого вверх подымался лишь едва заметный сизый дымок. Мужчина даже не посмотрел в мою сторону, лишь по тому, как на его скулах заиграли желваки, я поняла, что он почувствовал мое присутствие, даже на оборачиваясь ко мне. Как и сказала София, вид Брана более чем указывал на то, что творилось у него внутри. Подойдя ближе и окинув его взглядом, я заметила и красные от бессонной ночи глаза, и глубокую морщину меж его черных бровей, и до боли сжатую руку в кулак, которой он держал свечу, и даже то, как были стиснуты его губы, все это с лихвой выдавало то, чего ему стоило сохранять спокойствие в столь тяжелый момент. Остановившись в стороне, я дождалась пока священник завершит церемонию. Когда все присутствующие закончили свою бесконечную вереницу выражения соболезнования Брану и почившей Вильере, и мы с ним остались одни в склепе, я тихонько подошла к нему сзади и прислонилась своим лбом к его спине, почувствовав сразу как его мышцы враз превратились в камень.

– Мне бы хотелось прожить заново вчерашний день, – прошептала я. – Вернуть все назад, чтобы исправить все то, что натворила. Но вернуть назад все невозможно. Поэтому, могу лишь молить тебя простить меня, Бран. Прошу тебя, прости меня. Я знаю, что мной двигала тогда гордость и уязвленное самолюбие. Что я должна была прислушаться к тебе, а не требовать от короля разорвать наш брак. Я не слышала тебя, и моя ревность подхлестывала меня к тому поспешному решению. Теперь понимаю, насколько глупо поступила, не доверяя тебе и твоим словам. Мне так стыдно, Бран. Ты даже себе не представляешь как. Прости меня, пожалуйста.

Я стояла, прислонившись к спине мужчины и даже боясь двигаться, чтобы не спугнуть его. Бран молчал и лишь спустя несколько минут этой тягостной тишины повернулся и проговорил, погладив меня по щеке, вытирая слезы:

– Ты права, прожить заново вчерашний день невозможно. Я не держу на тебя зла, Кэтрин. Но войти дважды в одну и ту же воду невозможно, по крайней мере для меня. Ты приняла вчера решение, не поговорив со мной и этим дала мне понять, насколько тебе не важно то, чем живу я, что чувствую я. Да, доля вины в этом есть и моя, но в отличие от тебя я хотел поговорить, только ждал удобного случая, поскольку на тот момент и сам всего пару дней как узнал, что теперь лежащая под этой плитой женщина понесла от меня ребенка. Мы, вервольфы, воспитываемся в определенных правилах и с определенными ценностями. Для нас ссора или разногласие в чем–то – не повод для расставания. У нас семья – семья на всю жизнь, пока и смерть не разлучит. Ты же другая, Кэтрин. Для тебя все так просто. Хочешь живешь, не хочешь – ушла. Тебе не прививали все то, что было необходимо. У меня нет обиды, Кэтрин, но жить с такой женщиной я не хочу. Прости, – он развернулся и больше ничего не сказав вышел из склепа.

Я же стояла словно громом пораженная после этих слов, и пришла в себя только тогда, когда услышала цокот копыт отъезжающей лошади Брана. Быстро выбежав из склепа, я с отчаянием посмотрела ему вслед, понимая, что вернуть в этот момент уже ничего нельзя было. Когда лошадь Брана скрылась вдалеке, я, понуро опустив голову, поплелась к своему экипажу.

Вернувшись домой, я просто содрала с себя платье и шляпку, затем накинув халат спустилась вниз.

– Принеси мне бутылку хорошего вина, Лизир, – обратилась я к горничной.

Девушка поспешно вышла и вернулась через несколько минут с откупоренной бутылкой кроваво–красного напитка.

– Спасибо, а теперь можешь быть свободна, – проговорила я, устраиваясь в кресле перед камином.

– Как прикажете, – Лизир зажгла свечи на столе и тихонько прикрыв за собой дверь оставила меня одну.

Я же, отрешенно глядя на огонь в камине, взяла в руки бутылку и прям из нее потягивая пряную жидкость начала реветь, понимая в этот момент, что моя жизнь рухнула в такую бездну, что вряд ли выберусь когда-либо из нее.

Следующие три дня я провела валяясь в кровати, периодически только выползая на свет божий ради того, чтобы принять ванную или поесть. На четвертый день моего самоистязания у меня уже было такое состояние, что я даже не вышла к завтраку, чем изрядно напугала Лизир.

– Госпожа, вы меня простите, но я вызову врача, – едва сдерживая негодование проговорила девушка, зайдя ко мне в комнату.

– Не надо врача, – недовольно скривилась я. – Мне просто нужно побыть одной и попытаться прийти в себя.