Сказки темного леса

— Я даже представить себе не мог, что Оукеншильд поведется! Когда ты начал орать про “заградительную стену”, я подумал было: да от чего она заграждает, и как? Я решил — ты нам все испортишь своею выходкой, да только вышло наоборот! Никогда мне еще не было так удобно стрелять — люди стоят в одну линию, как на расстреле, и их полностью освещает огонь! Твою мать, да это же королевская охота!

Парад Оукеншильдовких учеников продолжался недолго. Свинцовые пули и омедненная дробь били предельно точно, вспарывая тонкую ткань головных повязок. Тут и там люди Торина с криком валились на землю, закрывая ладонями лицо. Но вот пальба прекратилась, закончилось время импровизации, и настал черед исполнить основную часть нашего плана.

— Э-э-эй! — во весь голос крикнул я. — Э-э-эй!

— Ау! — донеслось издалека, почти от самого озера. — Где-е вы-ы-ы?

— Наши! — радостно объявил Торину я. — Наши идут!

Через несколько минут Строри с Маклаудом стремительно вышли из темноты на поляну, и дело пошло.

— Хуй ли вы терпите? — напористо начал Мак, едва только “ознакомился” с ситуацией. — Хватайте дубины, дайте им отпор! Торин, дели людей на тройки, нужно прочесать лес! Гопоты не так уж много, не будет и десятка. А нас тут — почти тридцать человек! Давайте, живо!

— Ну, чего стоим? — поддержал его Строри. — Или ждете, пока они вернутся и опять примутся стрелять? Ну в пизду, я лучше пойду в темноту!

План наш был таков: с каждой тройкой Ториновских бойцов пойдет один из наших, и не просто так. Ночи в августе темные, а брать с собой фонари мы Ториновским бойцам категорически отсоветовали.

— Нельзя, — объяснил Панаев. — Вы же себя полностью демаскируете!

Поэтому тройки нукеров Оукеншильда расползлись по лесу в полной темноте, а нам оставалось только выловить такие группы поодиночке. К этому нехитрому делу мы подошли так. Кто-нибудь из братьев заходил вперед, в заранее уговоренное место и принимался там “шебуршить”.

— Стой, кто идет! — во весь голос начинал орать тот из братьев, который вел тройку. — А ну, стоять!

— Стоять, ни с места! — подхватывали этот клич недалекие Ториновские бойцы, и на этом дело, можно сказать, было закончено.

Я сам ходил “шебуршить” и прекрасно помню, как это было. В лесу темнота, хоть глаз выколи, с двух шагов уже ничего невозможно разглядеть. С собой я взял Бариновский ИЖ-61, и теперь сидел с ним в подлеске, изредка принимаясь ожесточенно похрустывать ветками. Потом до меня донесся голос Костяна, “приказывающий” мне остановиться, и по нему я определил диспозицию и относительное расположение тройки. Тут я сразу же перестал “шебуршить” и мягко двинулся вперед, ловя каждый звук.

Когда впереди раздались повелительные окрики Ториновских нукеров, меня отделяло от них самое большее метра полтора. Целясь на ближайший голос, я спустил курок — а затем перехватил винтовку за ствол и нанес несколько сильных ударов прикладом. Строри в то же самое время принялся лупцевать людей Торина с другой стороны. В кромешной тьме совершенно невозможно было понять, чьих это рук дело.

Действуя этим и другими аналогичными методами, мы расправились с несколькими тройками Ториновских бойцов, включая и ту, которая ушла в лес под предводительством самого Оукеншильда. “Провожать” её направился Маклауд, сильно недовольный Оукеншильдом по нескольким причинам. Одной из них было то, что Торин всерьез верил, что он ниндзя и умеет двигаться в темноте. Все это Маклауд расценил как персональное оскорбление. Ползать в потемках, незаметно подбираясь к стоянкам, воруя вещи и умыкая на удавке зазевавшихся людей, было одним из любимых развлечений Маклауда. Однажды он незаметно прополз между мной и Строри, сидящими в темноте друг напротив друга на расстоянии чуть меньше метра. Добро, если бы мы были пьяные в говно или спали — так ведь нет. Был уговор, и мы ждали Чаку — но он все равно прополз, таясь в подлеске, словно огромный удав. Только расслабься — и в тот же миг горло охватит тугая, отнимающая воздух и силы петля.

Оукеншильд же на этот счет придерживался другого мнения: двигался в темноте по собственной, оригинальной системе. Присев на корточки, он начинал расхаживать взад-вперед “гусиным” шагом, громко, с шипением и присвистом дыша. Он до такой степени заматывал себе голову “платком ниндзя”, что почти ничего вокруг себя не видел и не слышал, и все его люди поступали в точности так же.

Маклауд ушел вслед за тройкой Оукеншильда один, отказавшись от какой-либо помощи — и был совершенно прав. Через полчаса, когда тройка вернулась из лесу, Оукеншильда было не узнать. Торин трясся, руки у него дрожали, он постоянно оглядывался и жался к костру. Так Оукеншильд на собственном опыте узнал, что такое искусство ниндзя и как на самом деле нужно двигаться в темноте.