Сказки темного леса

— Посредством присущего истинному арийцу несомненного превосходства, — мягко произнес он, — намерен гасить агрессивные настроения в среде местных аборигенов. Собираюсь выступить на этой встрече в роли “призрака фашизма” — буду стращать индейцев лысой башкой и собакой запугивать!

К часу дня мы уже тряслись по знакомым дорогам в кузове старой милицейской “буханки”. Больше других трясся местный лесник, которого Леночке удалось запугать “пристальным вниманием Комитета”, якобы направленным на это “сложное дело”.

— Да я же не знал, — всю дорогу божился этот тип, — что они там собираются! А если бы знал … Толмачевские менты, в отличие от лесника, показались нам людьми несколько более адекватными. По крайней мере, так мы полагали вначале — покуда один из автоматчиков не обратился к нам за разъяснениями по поводу вот какой истории:

— Вы все равно что лесники, — заявил он. — И должны знать, какая хуйня у нас тут творится! Раз ходили мы с братьями на охоту — и знаете, чего видели? Странное дело — куст малины, а на ветках словно маленькие мыши сидят. Весь буквально облеплен, так что и места свободного нет! Подхожу я, беру одну такую мышку за хвост, а она — бац, и из собственной шкурки на землю выпадает! Шкурка-то у меня в руках осталась, а мышь проползла еще чуть-чуть и издохла! Я другую беру — то же самое! Не скажете мне, что это такое?

Мы с Ефрейтором замерли, не в силах осмыслить услышанное — так что пришлось Бухгалтеру отдуваться заместо нас.

— Редкое природное явление, судя по всему, — заметила Леночка. — Вам об этом надо в газету написать, пусть пришлют сюда фотокорреспондента. Шкурки вы наверняка сохранили?

— А… — замялся было старшина, но потом добавил гораздо увереннее. — Выкинул, блин! Да и на что они мне?

Леночка в ответ вежливо промолчала, так что к “теме с мышами” мы больше не возвращались. В маленькое окошко “буханки” видны были проплывающие мимо деревенские дома, затем машина одолела крутой подъем и раскачиваясь покатила по полю. А еще через несколько минут водитель остановил машину и заглушил двигатель.

— Вылазьте, — предложил нам старшина. — Приехали!

Индейский лагерь встретил нас недоброй тишиной и молчаливым кругом настороженных глаз. Людей было немного, причем большинство столпилось вокруг горелой проплешины на месте сгоревшего типи. И если бы я не расстрелял свою совесть еще в детстве, то мог бы принять охватившие меня чувства за внезапный приступ стыда. На самом же деле я чувствовал нечто иное

— гнет чужой злобы, нацеленные на меня копья человеческой ненависти. В воздухе вокруг нас было разлито столько желчи, что даже Адольф это почувствовал — вздыбил шерсть, ощерился и зарычал. Так что разговор с самого начала не задался.

— Где ствол? — без обиняков спросил старший наряда, беседовать с которым вызвался сам Мато Нажин, который своим ответом задал тон всему будущему разговору:

— Какой ствол? — удивленно просил Мато. — О чем это вы говорите?

Именно так протекала вся недолгая, зато крайне эмоционально насыщенная беседа. Если вкратце, то суть сказанного индейцами сводилась к следующему: “Ничего мы не знаем, ствола у нас нет, этих людей мы видим впервые! Нас самих этой ночью подожгли, причем пострадала женщина и малолетние дети. Нет, поджигателей мы не видели, от них осталась только пустая бутылка из-под бензина. Нет, подавать заявление мы не будем — не видим в этом смысла. Это все!”. Так как главные слова были сказаны, мы тоже не стали медлить с ответом: “Мы прибыли сюда в поисках лиц, осуществивших вооруженное нападение на нашу инспекторскую группу. Но среди присутствующих ни таких лиц, ни соответствующего оружия нет. Поэтому мы не видим смысла в дальнейших объяснениях, от подачи заявления отказываемся и данный вопрос с этого момента считаем закрытым”.

Такая покладистость весьма обрадовала местных ментов, разом избавившихся сразу от двух потенциальных “глухарей”. Они тут же утратили всякий интерес к ситуации и засобирались назад, а мы решили отправиться вместе с ними. Рассчитывать на милость индейцев особенно не приходилось: кабы взглядом можно было резать или колоть, мы с Ефрейтором были бы уже с ног до головы в дырках.

На обратном пути, развалившись на лавках в электричке, мы решили обменяться впечатлениями, полученными за время этой поездки. Ефрейтор, успевший за время нашей “беседы с индейцами” вдоволь насмотреться по сторонам, сказал вот что:

— Знаешь, Петрович — к ментам далеко не все вышли. Там такие лица мелькали на заднем плане! Одно из двух: или “сиженые”, или сотрудники “охранных структур”. Лично мое мнение — зря вы до них доебались. С чего вы вообще взяли, что это индейцы?

— Да не знаю я, — посетовал я, — пьяные были! Вот и …

— Людей надо собирать, Петрович! — совершенно серьезно заметил Ефрейтор. — Причем много людей! В следующий раз бензином дело не кончится, тут пахнет настоящей войной!

— Настоящей — это как? — спросил я, рассеянно уставившись на мелькающие за грязным стеклом пейзажи. — Что ты имеешь в виду? В ответ Ефрейтор только головой покачал.