Текли реки водки и пива, искрилось озорными брызгами ледяное шампанское, а из камуфляжных бушлатов и армейских штанов, из бездонных карманов разгрузок и курток на стол сыпались для дележки промокшие, мятые, а иногда и окровавленные купюры. Некоторые инспектора вынимали на свет целые комья слипшихся “разнокалиберных” банкнот, вокруг которых тут же поднимался многоголосый крик озверевших от “оперативной работы” товарищей:
— Мало, мало мы с них взяли! Надо было…
— Эти пидоры с Бакунина опять ни хуя платят! Может…
— Мне треть причитается, на базар-то я вас навел! Давай сюда…
— Убери грабли, сука! Какая еще треть? Ты что, опух?
Бар “Диадор” — заведение достаточно популярное, так что туда заглядывали не только наши товарищи. Расположенный напротив Витебский вокзал — очень хлебное место, поэтому в “Диадоре” можно было встретить людей самых разнообразных профессий: гопстопщиков, мошенников, ломщиков и бандитов. Как-то раз двое отдыхавших за соседним столиком “пацанов” подошли к нашим товарищам во время “дележки” и поинтересовались:
— Парни, а вы чьи будете?
В ответ на это Альбо, под мышкой у которого болталась кобура с новеньким “газовиком”, поднял от стола взгляд, оценивающе посмотрел на собеседника, а затем спокойно ответил:
— Елкинские мы…
Шутка понравилась, так что теперь эту “инспекторскую группу” у нас стали называть не иначе, как “Елкинская”. Она навсегда вошла в историю оперативной природоохраны, отложившись в памяти нарушителей, как “Елкинская преступная группировка”[236].
Вскоре район Московского вокзала показался “Елкинским” недостаточно перспективным, так что они принялись ездить на нашу с Кримсоном территорию и бесчинствовать там. В качестве одного из пунктов для своего вымогательства они выбрали нелегальный елочный базар в районе станции “Проспект Славы”. Он располагается в подземном переходе, соединяющем две стороны железной дороги (Московский и Фрунзенский районы) и пару железнодорожных платформ. Это сырая и холодная бетонная труба, которую цыгане в предновогодний период приспосабливают для массовой торговли елями. Часть из них рубят елки в лесу и доставляют на место электричками, а прочие продают с рук в указанном переходе. Торговля здесь идет бойко, так что в “запасниках” под платформой цыгане держат фантастическое количество елей. Дважды в день мы посылали из Городского Штаба наряды бойцов, которые блокировали переход и набивали в электрички цыган вместе с их елками (включая те, что были спрятаны под платформой). После канители с оформлением я или Кримсон (в зависимости от того, кто из нас сегодня дежурил) перепродавали эти елки на пару частных базаров, которые были расположены на площади прямо перед нашим вокзалом. По всеобщей договоренности наши инспектора не трогали эти точки, чтобы у нас оставалась возможность “не отходя от кассы” реализовывать незаконно добытую нами лесопродукцию.
Каково же было мое удивление, когда в один из дней в штаб приволокли целую толпу истошно голосящих цыган, размахивающих над головой какими-то мятыми бумажными листиками.
— За все заплачено! — выли они. — Начальник, нам разрешили торговать! Отдайте товар! Взяв один из листков, я бегло пробежал его взглядом и аж похолодел. Вот что там было написано:
Елками торговать разрешаю.
150 рублей. (Фамилия, число, подпись)
Фамилия и подпись на листке принадлежали Эйву, а сумму он проставил, чтобы не забыть порядок получаемой с цыган мзды. Это было просто невероятное “палево”, наши недоброжелатели многое бы отдали за подобный листок. Подобный компромат мог нам очень дорого стоить: неудивительно, что я разнервничался и пришел в некоторое беспокойство. Спешно отобрав у цыган выданные Эйвом “документы”, я отправил задержанных на оформление, а сам принялся думать свою невеселую думу. И пока Леночка Бухгалтер, Партизанка и Эльхи (передовые бойцы нашего “бумажного фронта”) составляли на цыган протоколы, я размышлял о том, что “Елкинские” перешли границу и вторглись в наш с Кримсоном феод. А приключившийся вечером того же дня визит Строри подтвердил мои мысли.
— Эй ты, гондон! — с порога заорал он. — Ты зачем портишь наш бизнес?!
— Сам ты гондон! — возразил я. — Какой такой “ваш” бизнес на Оредежском направлении? Уж не проспект ли Славы ты имеешь в виду?
— Это наша точка! — заявил Строри, стремительно пересекая комнату. — А твои обмороки у наших цыган елки воруют! Кто теперь будет нам платить?
— Сами вы обмороки, — возмутился я. — Посмотри-ка сюда! Я выложил на стол отобранные у цыган “документы” и принялся орать:
— Это что за хуйня? С таким палевом не надо никакого Гущина, нас Госкомэкология и так с потрохами сожрет! Кто вас надоумил левые малявы подписывать своими фамилиями?! Вы бы еще номер ксивы снизу поставили! Чтобы ноги вашей больше не было на Славе. Вы к Мосбану приписаны, вот там и бесчинствуйте! С кем-нибудь другим это могло бы иметь успех, но Строри на мякине не проведешь.