Сказки третьего тысячелетия

Степан Станиславович Сказин Сказки третьего тысячелетия

Царство мертвых

Моей любимой Арьяне

Привокзальная площадь. Не помню, какого городка. Садясь в электричку – я не выбирал, куда ехать. Подальше бы от университетских аудиторий с занудами-профессорами. От мамы с папой, которые давили меня своей опекой. От накаченных пивом и предрассудками дебилов-сверстников…

И вот, как потерянный, я брожу в толпе.

Киоск с беляшами. Павильон «1000 мелочей для ремонта». Всюду – багровые от студеного воздуха физиономии. Под ногами – жидкая грязь, замешенная на тающем снеге. Конец февраля. Мой самый нелюбимый отрезок года. Люди о чем-то говорят, что-то покупают. К билетной кассе – выстроилась длинная очередь. А мне хочется одного: умереть.

В девятнадцать лет – предостаточно причин ненавидеть жизнь. Сколько раз я тешил себя суицидальными мечтами?.. О том, что глотаю яд. Вспарываю вены ножом. Мое горло – хрустит в затянувшейся удавке. Впрочем, я так никогда и не сделал попытки воплотить фантазии в реальность: кишка оказывалась тонка.

Лицемерное общество навязало нам: все самоубийцы – безвольные трусы. По правде – это не так. Всегда в человеке теплится мелочное желание продлить свои деньки. И надо обладать упорством титана, чтобы себя переломить – преодолеть естественное отвращение к смерти.

Я остановился под вывеской рыбного магазина. Крыса-тоска так и глодала мне сердце… Всё оборвалось внезапно. Я поскользнулся. Грохнулся на асфальт. А из-за угла магазина – вырулило авто. Толпа многоголосо ахнула. Не то чтоб машина летела на дикой скорости – это я в неудачном месте распластался. Колесо проехалось по моей голове.

Визг тормозов. Непонятный треск. Должно быть – раскололся мой череп. Лишь на миг я почувствовал боль. И тут же – густая завеса тьмы…

* * *

Тьма рассеялась.

Я увидел: зеленые обои в горошек. Сквозь красноту занавески – просвечивает яркое солнце. На подоконнике – цветет кактус. Я лежу под одеялом – проваливаюсь в мягкость перины.

Непохоже, что я в больничной палате. Да и странно было бы туда попасть, если тебе в кровавое месиво размозжило башку: покойнику – дорога прямехонько в морг. Догадка, что я в загробных пределах, – родилась как-то легко и сразу. Просто не осталось других вариантов. При жизни я был убежденный материалист. Но теперь приходилось признать: спириты, демонологи и иже с ними хотя бы отчасти оказались правы.

Религиозник немедля рухнул бы на колени. Молиться богу. Но мои извилины подобная глупость не посетила. Рассудим здраво: замогильное бытие – вовсе не обязательно дело божьих рук. Возможно, мы имеем дело с каким-то неведомым природным законом. (А бог – если б существовал – мог бы и не вылепить потусторонний мир. Не одарить нас жизнью «после смерти». Это так – мысли в скобках.)

Я осторожно повернул голову. На стене – зеркало. Под зеркалом – тумбочка. На тумбочке – связка ключей. В одних трусах – я вылез из-под одеяла, подошел к зеркалу, долго всматривался. Череп целый – никаких следов травмы. И на операционном столе меня не латали, потому что на швы – ни намека. Мне и волосы никто не сбрил. В тумбочке обнаружились стираные брюки и рубашка, носки. Под кроватью – туфли. Не откладывая, я оделся и обулся. Мять простыни – не время. Надо вдоль и поперек обшарить царство мертвых.

Покинув комнату, я запер за собой дверь. Ключ пришелся замку как раз впору. Я сообразил: комната назначена мне в жилище. Мой одноместный номер в отеле живых мертвецов. Светлый пустой коридор – вывел меня к лифту. Чистенькая кабина – доставила на первый этаж. Вестибюль: кривоватые фикусы в кадках, столик с книгами и журналами. Ни души. Ладно. Тогда вперед – на улицу.

Покрытый асфальтом, не сильно просторный дворик. Тонкие кудрявые клены – стоят зеленые. Разве что самую малость – тронуты желтизной. Надо мною – нежарко сияла безоблачная синева небес. Идиллический августовский полдень – одним словом. Я погиб в феврале – но какое это имеет значение?.. Быть может, в царстве мертвых – вообще не бывает снега.

Вылизанный дворик был как при каком-нибудь доме инвалидов. Ни грамма мусора: ни битого стекла, ни оберток от жевательной резины. Только местами – устлали асфальт кленовые листья. В клумбах – фиолетовые, желтые и красные цветы. А вот, на скамеечке – горбится бабулька. Орудует длинными спицами – наверное, вяжет чулок. Покойница – вроде меня?..

Я остановился напротив старушки. Вежливо поздоровался. У меня было, о чем почтенную мадам расспросить.

– Ай?.. – бабулька подняла черепашьи глазки. – Да что ты там, соколик мой, говоришь?..

«Мадам» оказалось туговатой на ухо. Мне по двести раз приходилось повторять свои вопросы. Но всё равно – старуха не очень-то понимала.

– Да ты, родимый, из новеньких, стало быть?.. Али как?..