Сказки Центробанка

Музы появлению рекламы недальновидно обрадовались, и на ее творцов смотрели снисходительно. Так скрипач похлопывает по плечу поставщика канифоли: «В моем успехе есть твоя заслуга!». Они полагали, что реклама — это не искусство, реклама — это даже не ремесло. Реклама — это даже не черновики великих замыслов. Реклама — это мусор, отходы творчества. Однако признавали, что реклама нередко бывает полезной, помогая молодым малоизвестным гениям добиваться быстрого успеха. И кроме того, эту тему музы предпочитали почти не обсуждать, реклама нередко помогала гениям и талантам вести сытую жизнь.

Такая беспечность только радовала Денежный Мешок. Ядовитые ростки быстро превращались в могучие кустарники.

Первыми, почти незаметно, исчезли народные песни и танцы, былины и баллады, хороводы и хоры. Музы не претендовали на причастность к их появлению. Просто в поисках достойных их внимания и заботы людей они запускали искорку, которая могла превратиться в жгучее пламя поэзии или музыки, попав на достойную почву. Это случалось редко. Разочарованные музы продолжали поиски. Но искорка не всегда угасала. Кому-то удавалось сочинить две-четыре строчки, кому-то — единственную в его жизни мелодию. Хилые плоды могли, чаще всего так и происходило, зачахнуть. Но случалось, что несколько таких строчек встречались с мелодией, и рождалась песня, которую пели в какой-либо деревушке. Затем она перекочевывала к другим исполнителям. Слова менялись, мелодия обогащалась.

Искорки, сложившись подобно мозаике, в народную песню, особенно исполняемую хорами, превращались в могучее пламя. По силе воздействия они, зачастую, превосходили творения осененных музами гигантов поэзии и музыки.

Тщеславные музы, лишенные права претендовать на свою причастность к народному творчеству, относились к нему прохладно, если не сказать равнодушно. Поэтому, когда стало угасать хоровое пение, когда люди перестали напевать за работой и на семейных торжествах, они не проявили беспокойства.

Денежный мешок только радовался их беззаботности. А на кустарниках уже появились первые внешне заманчиво-привлекательные плоды: персональные компьютеры и, вот он финальный аккорд! — несущие смерть балетам и операм, балладам и ораториям, эпическим поэмам и любовным романам, живописи и даже художественной фотосъемке, НАЛАДОННИКИ.

Впрочем, и до их появления Денежный Мешок многое сделал для приближения кончины, например, исполнения и создания симфоний — вершины творчества композиторов. Он просто не мог спокойно даже размышлять о том, что куча располагающих денежными средствами людей два, три, а то и четыре часа слушают музыку и лишены возможности наслаждаться рекламой. Нет, они не исчезли полностью. Те, кто был рожден в мире, почти свободном от рекламы, продолжали посещать концертные залы. Но постепенно их становилось все меньше и меньше. Они шли по дороге, проторенной мамонтами.

Над живописью Денежный Мешок позволил себе поизголяться особенно цинично. Самыми ценными произведениями (а цену устанавливал Денежный Мешок) признавались настолько искаженные образы, что маленькие дети начинали плакать, бросив мимолетный взгляд на мрачных чудовищ. Иногда это были просто линии, иногда беспорядочно разбросанные пятна краски. Еще хуже обстояли дела со скульптурой. В лучших музеях и галереях выставлялись кучи мусора, отходов человеческой деятельности, которые щедро проплаченные владельцы, не краснея, располагали в одних залах с творениями древнегреческих и римских гениев.

Наладонники почти мгновенно превратили в «неформат» не только романы и повести, но даже рассказы и притчи. Объемы произведений ограничивались объемами оперативной памяти различных компьютерных приспособлений. Популярные песни все чаще состояли из нескольких строчек. Пошлятина вроде: «Я люблю тебя! Ты потри меня! Ты потри меня сильней, стану я к тебе нежней» почиталась вершиной песенной лирики.

Деградация искусства приобрела лавинообразный и необратимый характер.

Донельзя довольный плодами своего разрушительного плана Денежный Мешок решился появиться на лужайке, чтобы принять полную и безоговорочную капитуляцию волшебных муз и насладиться плодами своей победы.

Уныние и печаль, черная тоска безнадежности уничтожили веселье и заразительный оптимизм, царившие раньше в этом прекрасном месте. Музы изменились, выглядели постаревшими, хотя их божественное происхождение не допускало подобного.

Все они нападали на поникшую Уранию, считая ее соучастницей Денежного Мешка, но сразу же перенесли свою ярость на него.

— Ты губитель всего прекрасного, могильщик искусства! Как посмел ты явиться сюда? Рано ты торжествуешь! Наш отец, Великий Зевс, накажет тебя!

Денежный Мешок дерзко, но резонно возразил:

— Если бы Великий Зевс считал мои подвиги злом, он сделал бы это, не дожидаясь ваших молитв.

Однако в это мгновенье в центр лужайки ударила молния. С вершины Олимпа спустился вихрь, сгибая своей мощью дубы и вязы и лишая их листвы. Перед ошеломленными музами и изрядно струсившим Денежным Мешком появился, как всегда в своем кожаном фартуке, Хромой кузнец.