Сказки тысячи ночей

– Я думаю, вы были правы, – сказала она. – И поглядите, что они оставили нам в знак благодарности!

Яйцо не помещалось даже в самые большие из наших горшков, даже в огромный котел, который отец привез издалека и который мы использовали только по большим праздникам. Наконец наши матери решили положить яйцо в огонь, прямо на угли, и переворачивали его длинным бронзовым кинжалом, пока не сочли, что оно готово.

К тому времени вернулись отец и братья, и им рассказали, что произошло. Отец поблагодарил нас за мудрое решение, и глаза его светились. Мы поняли, что его насмешило наше решение принять птиц как гостей, но в то же время он гордился нами.

– Смотрите-ка, какую добычу принесли ваши сестры! – сказал он моим братьям, отвернувшись от нас. – И добыли они ее не копьем и не стрелами, а умом.

Моя мать разрезала яйцо пополам в длину и выскребла из скорлупы белок и желток. Яйцо было такое большое, что мы смогли угостить всех жителей деревни, да еще осталось на подношения духам предков. Когда половинки скорлупы опустели, мать поставила их к огню, чтобы просушить.

Наутро моя мать и мать моей сестры отправились в пещеры, чтобы отнести нашим предкам запеченного яйца. Они захватили с собой и половинки скорлупы. Потом они рассказали нам, что поставили в них лампы, горевшие у алтаря отца отца нашего отца.

Духи не против делиться друг с другом, если им оказывают должное уважение. Когда моя мать рассказала нам историю матери матери ее матери, мы с сестрой переставили одну из скорлупок с лампой к ее небольшому алтарю. Я знала, что старинные предметы сильнее новых, но, поскольку я еще не умерла, неизвестно, сумеет ли она ими воспользоваться.

В моих покоях был шнур, с помощью которого можно было вызвать служанку. Раньше я никогда не пользовалась им, потому что мне не требовалось ничего, чего у меня бы не было. Теперь же я дернула за шнур, и если прибежавшая служанка и удивилась, то виду не подала. Быть может, теперь она боялась меня и старалась обратить свое лицо в камень, как делала я с Ло-Мелхиином. Впрочем, когда я попросила веретено и что-нибудь, из чего можно прясть, она ничего не сказала, но лишь кивнула и отправилась выполнять мое поручение.

Когда она ушла, я зажгла остальные лампы, включая и ту, которую обнаружила утром. Она была украшена узором из коз, кружков, которые, по видимости, изображали шары, и маленьких солнц. Лампа была сделана очень искусно – если бы ее изготовили вручную, на работу ушло бы много часов. Она была не столь драгоценной, как предыдущая моя утренняя находка, – дерева в пустыне было мало, особенно такого, из которого можно вытесать целый шар, – но все же это было великолепное произведение.

Я накинула легкое платье и заколола волосы, как делали пряхи, чтобы длинные косы не мешали им работать. Служанка принесла веретено и корзинку с некрашеной шерстью, и я поблагодарила ее со всей добротой, на какую была способна. Мне не хотелось, чтобы люди боялись меня. Рядом со столиком была подушка, и я уселась на нее, поставив подле себя корзинку и откинув в сторону подол платья, чтобы за него не цеплялось веретено. Лампа горела ярко, и свет ее был ясно различим, хотя комната была залита солнцем. Шар никуда не катился, а стоял смирно возле лампы, отбрасывая тени на столешницу.

Я закрепила кудель на основной нити и отмерила моток достаточной длины, чтобы начать работу. Придерживая пряслице, чтобы пряжа не размоталась, я сделала глубокий вдох и принялась прясть.

Поначалу не происходило ничего необычного, только нарастал моток пряжи под моими пальцами. Я невольно начала подстраивать дыхание под ритм вращения веретена, и мое сердце стало биться в такт. Не успела я моргнуть глазом, как уже летела над пустыней, быстрее лошади или песчаного ворона, устремившись к шатрам нашего отца. К своей сестре.

Отцовских верблюдов не было на месте, и я поняла, что вижу минувшие дни, как и задумала. Это было уже после того, как я уехала с Ло-Мелхиином, но до того, как отец вернулся с караваном. Над шатром моей матери реяло пурпурное знамя – не такого цвета, как для траура. У входа в шатер не были разложены маринованные коренья, напоминающие о том, что мертвые не знают нужды. Они не оплакивали меня как умершую, хоть и горевали о разлуке со мной. Сестра знала, что я еще жива, и весть об этом распространялась вниз по течению вади, словно потоп.

Я нашла сестру в шатре, где раньше мы жили вместе и где теперь она спала одна. Ее постель и ковры были сдвинуты в сторону, обнажая хорошо утрамбованный песок. Сестра ходила по кругу, рассыпая за собой ракушечный порошок, пока, наконец, круг не сомкнулся. Потом она развернулась и опустилась на колени перед предметами, которые поставила в центре круга. Там было мое первое пряслице, моя любимая расписная пиала и бронзовый нож, которым я резала мясо. Сестра достала небольшой сверток, в котором я узнала свой набор для вышивания, и положила его с остальными вещами. Затем она запела.