Сказки времен Империи

Осторожно ставя ноги на маленькие свободные участки пола, как цапля, я пробрался к тахте. В. В. и редактор продолжали прерванный разговор, в который потихоньку вовлекался я: о том и о сем, о книгах, о писателях, о море.

Мелвилл, библия, клотик…

В. В. неожиданно и приятно картавил. Он произносил звук «л» мягко, так что получалось: кльотик. В. В. рассказывал, как он лазал на «кльотик» при сильной качке, когда амплитуда его колебаний была метров десять, и какие испытал при этом ощущения. Мне стало не по себе, когда я представил тоненький (как мне казалось) и хрупкий кончик мачты со скорчившейся на нем фигуркой человека, которого мотает из стороны в сторону над океаном.

Потом я подумал, что мы все карабкаемся на клотик при сильной качке, и это меня несколько успокоило.

Я довольно неумело выразил свое восхищение книгами В. В. и спросил — как он их пишет. Меня интересовала технология.

— Мне тоже всегда интересно — кто как пишет, — сказал В. В., а я подумал тогда (а может быть, подумал сейчас), что этот интерес вполне естествен у людей, самостоятельно овладевших профессией. Желание сравнить свой опыт и профессиональные навыки с опытом и навыками коллег помогает утвердиться и найти, хотя бы для себя, то общее, что присуще избранному ремеслу….

— …Как вы плаваете?

Вопрос такого рода вряд ли придет в голову моряку при общении с коллегой. Коллега может подумать, что спрашивающий не в своем уме. В лучшем случае он буркнет: «Как учили», а в худшем пошлет собеседника подальше, хотя ничего странного в вопросе нет, те же книжки В. В. свидетельствуют о существовании самых различных приемов, нюансов и манер судовождения у профессиональных моряков. (В литературе это называется интонацией.) Но если отбросить интонацию мореплавания, то останется набор очень точных, проверенных поколениями моряков правил, зафиксированных в учебниках по навигации, судовождению, штурманскому делу и проч. — Рискую навлечь на себя гнев В. В., влезая не в свою область. Очень может быть, что все перечисленные науки на самом деле — одно и то же.

Возможно, на заре мореплавания приведенный выше вопрос был более уместен. Когда первобытный моряк встречал своего собрата из другого племени, они вполне могли обсудить основополагающие проблемы мореплавания: как строить корабль, ориентироваться по звездам, использовать ветры и течения и проч.

Я не хочу сказать, что литературное ремесло едва выходит из пеленок, а потому располагает скудным количеством твердых правил. Один мой знакомый сценарист на вопрос: «Как вы пишете?» — неизменно и исчерпывающе отвечает: «Слева направо» — и прекращает дальнейшие разговоры на эту тему. По всей видимости, это действительно самое твердое правило.

Дело, конечно, в другом, хотя литература в сравнении с мореплаванием и вправду находится в младенческом возрасте. Я бы сказал, что мореплавание — наука с элементами искусства, тогда как литература — наоборот.

И вот, желая проверить свои ощущения и небольшой опыт, я задал В. В. вопрос о том, как он пишет свои книжки.

В. В. стал рассказывать, что он всегда ведет дневник, который потом помогает ему восстанавливать ход событий. Я позавидовал ему: ведение дневника всегда было для меня несбыточной мечтой. Он прочитал даже несколько записей, он часто включает их в свои книги, так сказать, в «живом» виде. Я заметил, что В. В. внутренне гордится дневником — самим фактом его многолетнего ведения, — и понял эту гордость. Дневник свидетельствовал о волевом характере.

— А вообще мне достаточно выйти на улицу и пойти пешком, скажем, на Васильевский остров, к Военно-морскому училищу… — продолжал В. В. — Я буду идти и вспоминать. Я пройду мимо дома моей матери, загляну во двор, вспомню блокаду. Потом я пойду к Стрелке Васильевского, мимо «Кронверка»…

Я слушал и хорошо представлял себе эту ненаписанную книгу В. В. — с ее двойным видением — памяти и сегодняшнего дня, с блокадным детством и курсантской юностью, с мокрыми от дождей набережными Ленинграда, по которым идет повзрослевший герой, прошедший все моря и океаны, все Африки и Америки света и неизменно возвращавшийся сюда, где стоит, отвернувшись от Невы и скрестив на груди руки, черная бронзовая фигурка «первого русского плавателя вокруг света» адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна.

— …и когда я дойду до набережной лейтенанта Шмидта, книжка будет уже написана, — закончил В. В. — Останется только сесть за машинку и записать ее всю — от начала до конца.

И я понял то, о чем уже догадывался раньше: В. В. не пишет книги, он их путешествует.

— Давайте выпьем чаю, — предложил В. В.